Врет, конечно. И уличить его в лжи проще простого. Взять хотя бы костюм с галстуком. Это мы, мусорщики, по-простому собрались, в рубашке навыпуск.

– Он должен был что-то услышать. От тебя. Правильно?

– А имени у него нет? Или должности? Ты все время избегаешь одного-единственного слова. Почему? Здесь – ладно, ещё можно бояться, что подслушают. Но когда рядом никого нет… Что тебе мешает? А в мыслях тоже всегда и только – «он»?

Выпивка начала действовать? Рановато вроде. Хотя, если присмотреться, Эста сейчас уже намного ближе, чем пять минут назад, к себе прежнему, настойчивому и напористому. Бесноватому, как выражается мой приемный папа.

– Это не имеет никакого значения.

– Для тебя? Хорошо. Но я хочу знать. Понимаешь? Мне надо знать. Мне.

– Так хочешь или надо? Ты уж определись.

Он открыл рот, осекся, махнул рукой и плеснул в кружку ещё рома.

– Значит, не скажешь?

М-да. Уперся насмерть. Придется все-таки пожертвовать пешкой, или как там это обычно называется в большой игре?

– Скажу.

Эста разве что не лег грудью на стол. Наверное, чтобы не пропустить ни единого звука.

– Честно?

– Как на духу.

Интересно, сколько минут он может вот так смотреть, не моргая?

– Ну?

– С этим человеком… с его образом у меня связаны воспоминания, которые я не хочу вытаскивать на свет божий снова и снова.

– Так вы все-таки…

– Он меня даже не помнит, Эста. Поверь. Помню только я. Все хорошее и все плохое.

Норьега вернул свою задницу на стул и уставился в кружку.