Никакого удовольствия. Угорь, он угорь и есть. Маринованный. Скользкий и холодный.

– Пусти, кому сказала?!

А дышит горячо. Быстро-быстро. Вот и пойми, чего хочет. Если сможешь.

– Я не знала, какой ты, никогда не знала… Могла только воображать. Дура! А надо было сразу догадаться, что ничем не лучше других. Нет, хуже даже! Намного хуже! Это богатый дом и красивая одежда держали тебя в узде, а стоило им пропасть, и все вышло наружу… Так ведь? Вы ведь всегда были чудовищем, сеньор Дюпон?

Последние слова она не произносила. Выдохнула. Одними губами прямо мне в лицо. За миг до того, как собиралась сдаться, уж это я чувствовал. Может, вопреки хмелю, а может, благодаря ему. Секунда, и сопротивление было бы сломлено. По обоюдному согласию. Если бы не последний удар. Если бы не…

– Что ты сказала?

Выскользнула. Шагнула назад, но убегать не стала.

– Как ты меня назвала?

– Вашим именем, как же ещё?

– Откуда ты… Почему ты его помнишь?

– Я не помнила.

В отсветах фонарей за окном видно только лицо. Бледное и безумное. Как луна.

– И не вспомнила бы, если бы лоа не сжалились. Если бы не простили.

– Причем тут твои духи? Все люди вокруг…

– Закрыли для тебя свою жизнь? Так и должно было быть. Я так хотела. И я так сделала!

Хрупкая фигурка в саду «Каса Конференсия». Голос, полный отчаяния и чего-то ещё. Чего-то неудержимого. Божественный транс? Дьявольская одержимость? Без разницы. Мне. Чем бы оно ни было, оно сработало, и ещё как.

– Но я нарушила правила, и лоа наказали меня. Заставили… Да, я почти влюбилась! В самое отвратительное, что нашлось во всем мире!

Разве это было любовью? Помешательство – вот достойное слово. Правдивое, по крайней мере.

– Я должна была пасть. Должна была убить свою гордость. Убить все, что было важным и дорогим.

А заодно и меня. Почти ведь добила, чего греха таить?