– Франсуа Дюпон, конечно, совсем не ангел, но детей не обижал никогда.

– А я не ребенок! – первым делом огрызнулась, но тут же сообразила: - Значит, ты все-таки…

– Вчерашний разговор? Да, помню. Только не очень-то понимаю.

Вернее, могу понять. Теперь уже могу, учитывая кучу свежей информации. Не хочу. Стыдно признавать свои страхи, и все же, если допущу, хоть на несколько минут, что все, прозвучавшее в канун прошлой ночи – вполне себе объективная реальность…

– Ты пришел меня убить?

– Нет, как я уже сказал. Может, и нужно было бы.

– Я не боюсь смерти.

Так, постепенно возвращается к норме. В смысле, становится собой. Надеюсь, что это скорее хорошо, чем плохо.

– Можно было бы попробовать. Как в сказках пишут? Если убьешь ведьму, её чары рассеиваются. Верно?

Вжалась в стену ещё сильнее.

– Но это в сказках. А у меня есть только одна попытка, и если я тебя убью и ничего не изменится…

– Кто говорит в моем доме о смерти?

В сумерках безоконного коридора лицо мамбо было не разглядеть: только широкую улыбку.

– Тот, кто имеет на это право?

Получив передышку и ощутив какую-никакую, а поддержку, Лил тут же метнулась и спряталась за просторным балахоном Мари ла Кру. Но не убежала.

– Я пришел говорить о жизни, сеньора.

– Неужто? Алые следы Пьетро[13] смываются очень трудно. И слишком долго.

– Он в самом деле имеет право, - буркнули из белых складок.

– Хоть люди и любят твердить, что все в этом мире продается и покупается, деньги - лишь символ. Знак фальшивого обмена. А по-настоящему ценные вещи меняют только друг на друга: так всегда происходит с жизнью и смертью. Но они не могут составить пару, девочка. Ни при каких условиях. Обменяться можно жизнями, либо смертями и не иначе… Кому же из вас что нужно?

Лил не ответила. Пришлось наклониться и отдернуть тканевую занавесь, чтобы взглянуть на сосредоточенное и почему-то совсем не испуганное лицо.