* * *

Он любил начинать разговор с этой фразы. В сенаторском поместье, в городском кафе, в любом офисе, частном или муниципальном, везде, куда ему по каким-то причинам понадобилось прийти. Помню, я даже спросил, почему. Раз на десятый или двенадцатый. Ответом стало пожатие плечами. Но в любом случае, подобное начало общения, что называется, располагало. Особенно в сочетании с улыбкой.

Он и сейчас улыбался. Может, не во весь рот, но без подтекстов. Искренне. Так, как улыбается человек, который рад тебя видеть.

Завернутый в простыню, как в тогу, и ухитряющийся выглядеть прямо-таки римским сенатором. Чрезмерно молодым и несколько изможденным, правда. Гордый профиль, голый череп…

Миска выскользнула из пальцев, покатилась по полу, оставляя за собой лужицы.

– Хотя, наверное, лучше воды.

Хэнк?!

– Ну да, ноги помыть тоже не помешает, но я предпочел бы сначала употребить что-нибудь жидкое внутрь.

Живой. Слегка потрепанный, похудевший, растерявший волосы.

Хэнк.

– Никогда не думал, что у тебя такие больше глаза, Фрэнк. Да хватит уже таращиться! Я в самом деле хочу пить. Зверски.

– Пить?

Кажется, на кухне ни черта воды не осталось.

– Сейчас принесу. Пять минут.

Ну может, чуть побольше. Смотря как будет с очередью. Уже бегу. Хотя…

А что если это всего лишь мираж? Вот прибегу обратно, а наваждение уже схлынуло?

– Только пообещай вернуться в постель и дождаться. Ладно?

– Дождусь, куда я денусь? Гулять как-то не особо хочется.

Солнце пока ещё ползало по крышам домов, не спускаясь на улицы, и между домами висели сумерки. Светло-пепельные. Не город, карандашный набросок: дотронешься рукой – сотрешь клочок мира.

Безвозвратно? Ой вряд ли. Кто-нибудь нарисует снова. Слепит из собственных воспоминаний. А если памяти не хватит, заставит работать воображение. И окно, дверь, дом, квартал, улица появятся снова. Воскреснут из небытия. Как Хэнк.