Светлый фон

Долго гадать, куда меня занесло, не пришлось – я уже посещала эту поляну в снах, навеянных то ли врожденными способностями Избирателя, то ли Варварой. Березки в отдалении, опушка, так и приглашающая порезвиться, – то самое место, где они веселились с Волком.

Долго гадать, куда меня занесло, не пришлось – я уже посещала эту поляну в снах, навеянных то ли врожденными способностями Избирателя, то ли Варварой. Березки в отдалении, опушка, так и приглашающая порезвиться, – то самое место, где они веселились с Волком.

Все бы хорошо – расслабиться после костра никогда не помешает, – но один вопрос: я так и горю в том мрачном зале, сцепившись с Варварой? Скорее всего, да, ведь если бы она отпустила меня, я бы наверняка очнулась в квартире Оленихи.

Все бы хорошо – расслабиться после костра никогда не помешает, – но один вопрос: я так и горю в том мрачном зале, сцепившись с Варварой? Скорее всего, да, ведь если бы она отпустила меня, я бы наверняка очнулась в квартире Оленихи.

Если мое сознание мертво, тело наверняка живо, но какое это имеет значение, если некому в нем обитать? Сознание Варвары наверняка уже представляет груду головешек, а мое – копию жертв Морены, а раз так, то мое тело так никогда и не будет полноценно жить.

Если мое сознание мертво, тело наверняка живо, но какое это имеет значение, если некому в нем обитать? Сознание Варвары наверняка уже представляет груду головешек, а мое – копию жертв Морены, а раз так, то мое тело так никогда и не будет полноценно жить.

Я бы окончательно увязла в ненависти к себе, не раздайся вдалеке мольба о прощении. Женский голос, Варваре не принадлежащий; подобравшись, я направилась к его источнику. На цыпочках, тихо дыша – осторожность превыше всего. Так я достигла холма и залегла в высокой траве.

Я бы окончательно увязла в ненависти к себе, не раздайся вдалеке мольба о прощении. Женский голос, Варваре не принадлежащий; подобравшись, я направилась к его источнику. На цыпочках, тихо дыша – осторожность превыше всего. Так я достигла холма и залегла в высокой траве.

Под сенью берез, накренившись, стояла изба, грубо сколоченная из досок и бревен. Даже по сравнению с тонкими древесными стенами она казалась шаткой. Возле распахнутой настежь двери, слетающей с петель, крутились люди: женщина лет тридцати, пятеро детей и мужчина в рубахе, расходящейся по швам на его мускулах.

Под сенью берез, накренившись, стояла изба, грубо сколоченная из досок и бревен. Даже по сравнению с тонкими древесными стенами она казалась шаткой. Возле распахнутой настежь двери, слетающей с петель, крутились люди: женщина лет тридцати, пятеро детей и мужчина в рубахе, расходящейся по швам на его мускулах.