– С твоей стороны дружба была искренней? – не выдержала я.

– Да. Я считал его старшим братом, учителем и защитником; тогда я был слабее, да и остальные Изначальные меня недолюбливали. Считали слишком легкомысленным и ветреным, не приносящим пользы – назло им я и творил беспредел. А он верил в меня и видел во мне равного себе. Конечно, это меня подкупало. Мы жили душа в душу тысячи лет; я был свидетелем их встречи с Оленихой, их счастья, его многочисленных побед над богами, людьми, сказками… А потом нам стало скучно. – Звучит как начало эпоса. – Мы задумались, можем ли продвинуться дальше. Тогда мы пожали руки и решили посоревноваться: кто из нас сделает скачок быстрее, тот и выиграл. Волк был жесток и бессердечен, не гнушался пускать в расход человеческие жизни и души, и мы выбрали самый простой и приятный путь – войны, конфликты, раздоры. Мы сталкивали племена с племенами, питались их почитанием, позже, когда наше место заняли «их» боги, – памятью и доверием. Часто мы принимали людские обличья и играли со смертными по их правилам. Голыми руками и камнями, потом мечами, щитами и стрелами люди бились и питали нас. Ради забавы мы становились в их ряды и участвовали в сражениях, а порой лишь руководили ими. И это работало. Мы были непревзойденными богами, непобедимыми, но ни на мгновение не забывали о споре. Постоянно сравнивали друг друга, изучали, но так и не достигали удовлетворения. Я уже начал думать, что так будет вечно. Мы разыгрывали пьесу за пьесой, но однажды Волк все испортил. Подозреваю, в этом есть вина Оленихи. Он тогда был каким-то землевладельцем, и я пошел на него с очередной войной. После он отдалился, замкнулся, не подпускал к себе. Я посчитал, что обидел его, и явился с подарками, побеседовать и завершить дело миром, а он толкнул меня в Неразрываемый Круг.

– Неразрываемый Круг?

– Что-то вроде пентаграммы; ее изобрел Змей, чтобы наказывать изменников. Люди одарили нас не только волей, но и личностными качествами, а вместе с тем и необходимостью строить иерархию, чтобы контролировать восстающих и отбивающихся. Волк, ублюдок, тайком договорился со Змеем «сдержать» меня. Серый обвинил меня в том, что я сошел с ума от крови и битв, как щенок, пополз к чешуйчатому и нажаловался, вымолил помощь. Уж кто безумец, так это он! Не сделав ни малейшей попытки переубедить меня – я бы послушал его, расторг спор, попроси он об этом, – он пошел на столь крайний шаг, как союз со Змеем. Его не пугало даже то, что вместе с моей силой будет ограничена и его: Змей завязал заклинание не на себе, а на нем. Как одержимый, он доказывал, что я погряз в убийствах и смертях и развращен ими, спрашивал, не вижу ли я первозданного ужаса в глазах погибших, не испытываю ли отвращение при виде крови и ран, корежащих плоть? В итоге ритуал провели против моей воли; вняв мне, Волк в качестве «знака любви» сковал нас спором: если он ошибается, я побеждаю; если он прав и Создатель осуждает нас, я проигрываю. Победителю отходят все силы проигравшего, и он имеет право убить его. Однако, даже если потерпевший неудачу будет ходить по земле, он никогда не станет богом вновь.