– Я лишь повторяю его доклад, господин обер-лейтенант.

Рейнхардт выбрался из койки и направился наверх, надевая на ходу рубашку.

– Кто-то зовет по-немецки, господин командир! Кричит, что ужасно страдает.

– Покажи! – Он надел наушники и недоверчиво покачал головой. – Пеленг?

– Азимут двадцать пять.

– Курс двадцать пять! Посмотрим, в чем дело. Рулевой, идти в соответствии с указаниями акустика. Я пошел наверх. Если что изменится – докладывайте.

Подлодка покачивалась на невысоких волнах, было пасмурно и холодно.

Берег показался через полчаса, прямо перед носом. Темно-коричневая полоска на горизонте, потом все более отчетливые зубцы скал, белые как сахар ледники и снежные сугробы. Рейнхардт взял микрофон.

– Земля по курсу! Эти… голоса все еще слышны?

– Все отчетливее, герр обер-лейтенант.

Они встали в дрейф метрах в двухстах от скалистого берега. Крик уже четко слышался без помощи аппаратуры – хриплый, протяжный, полный страданий, но мощный.

На мостик вышел второй помощник, неся кофе и жуя хлеб с колбасой.

– Вам это не кажется странным? Зов о помощи по-немецки? Здесь?

– Не могу оценить, господин Вихтельман. А летающая голая баба вам не кажется странной? Что тут вообще считать странным?

– Входим в залив?

– Да. Прикажите артиллеристам занять места у пушек.

Узкая, окруженная скалами бухта была достаточно глубока, чтобы туда могла войти подлодка, но они шли как можно осторожнее. Обе башенки поворачивались от борта к борту. На боевом мостике обер-маат Литцманн вставил в пулеметы барабаны с патронами, лязгнул затвором и взялся за обшитые кожей рукоятки. Было тихо. Крик прекратился. Офицеры застыли с биноклями у глаз, просматривая каждый сантиметр скалистого берега. Закричала чайка. Кусок ледника с треском оторвался и съехал в воду.

– Что это за звук?

– Трескающийся лед, господин обер-лейтенант. Лед так скрипит. Он тает и сейчас снова где-нибудь оторвется.

– Но где?