И магия их тоже слабее.

Перед нами открывается небольшая поляна, опасно утыканная тёмными валунами, а сбоку темнеет скалистый холм. Прищурившись от внезапной вспышки молнии, я сдерживаю испуганную громом лошадь. Холодный дождь стучит по ветвям деревьев и по плащу тяжёлыми каплями, попадая порой на лицо.

Лукас останавливается и спешивается, знаком предлагая мне сделать то же самое, одновременно успокаивая растревоженную лошадь. Мы привязываем лошадей рядом, под густой дубовой листвой.

— Побудь здесь, — просит Лукас, и я не спорю.

Ветер разметал мои длинные волосы, и его завывания звучат угрожающе, однако я старательно не даю воли страху и успокаиваю животных.

Лукас выходит на середину небольшой полянки, держа над головой волшебную палочку, и низким гортанным голосом произносит несколько заклинаний, стоя на ветру под дождём.

Вдруг из леса прямо на Лукаса вылетает ветка, и я в испуге охаю. Однако за первой следует вторая, а за ней целый поток ветвей, за которым почти не видно Лукаса. Ветки вьются спиралью, будто подхваченные смерчем, а потом все вместе направляются к скалистому холму поодаль и с треском падают на камни. Повинуясь приказам Лукаса, из ветвей за считаные мгновения собирается высокая хижина. Земные магические линии связывают отдельные ветки в стены и крышу крепкими лианами.

Лукас работает, не обращая внимания на холод и проливной дождь. Как всё-таки удивительно он владеет земной магией и умеет оставаться совершенно спокойным перед лицом бушующей стихии!

Сквозь стену дождя я вижу, как Лукас прожигает в хижину дверь и устанавливает её под углом, вроде навеса. А приблизившись к получившемуся жилищу, указывает волшебной палочкой внутрь и произносит новое заклинание.

Из домика вылетают лишние ветки и листья, и Лукас отправляет их в лес одним взмахом руки. Ещё одно заклинание — и над хижиной опускается густой туман, подсвеченный алым фонарём.

Гром грохочет с такой силой, будто намерен лишить нас слуха, а молнии пробивают тучи и устремляются в лес неподалёку от нас — от такой неожиданности у меня даже учащается пульс. Паниковать нельзя, и я успокаиваю лошадей, похлопывая их по шеям, приговариваю что-то ласковое и бессмысленное. А дождь всё стучит по листьям. В воздухе пахнет гарью.

— Надо забрать седельные сумки под крышу, — кричит Лукас, возникая из-за стены дождя.

Его тёмные волосы намокли и завиваются влажными кольцами.

Мы вместе отстёгиваем от сёдел промокшие сумки и фонари, ослабляем подпруги. Я, извиняясь, похлопываю лошадь по шее. Жаль, но совсем расседлать её я не могу. Вдруг нам придётся бежать как можно скорее. Схватив покрепче походные сумки и фонарь, я иду за Лукасом, то и дело сбиваясь на бег, спешу в укрытие. Можно только надеяться, что с лошадьми ничего не случится на опушке под густыми дубовыми кронами. По крайней мере, травы у них достаточно, голодными не останутся.