* * * *

Я рассказала им с Прют обо всем, стараясь говорить кратко. Мы сидели за столом, перед нами дымился чай, разлитый из зеленого чайника, и благоухали плюшки только из печи. Крисс мирно спал в своей кроватке, положив ручку под щеку. Он все еще не говорил, как ему было бы положено по возрасту, только лепетал; но Прют уверила мать, что теперь он быстро догонит ровесников. Сидда и Воробья мы, несмотря на их протесты, выставили из дома, отправив в лавку, до открытия которой было по меньшей мере два часа, за сахаром, которого в доме хватило бы на пару лет вперед.

Мне пришлось упомянуть Сороку – и от Мафальды точно не укрылись взгляды, которыми обменялись мы с Прют.

– Ну и ну, – сказала Мафальда, когда я наконец закончила свой рассказ и сделала большой глоток чая, который обжег мне горло, – Гневный меня побери… Ну и история. – Она помолчала, запустив пальцы в свои густые волосы. Теперь, когда ее сын мирно спал в кроватке, она снова стала самой собой – не осталось и следа от усталой пожилой женщины или растерянной девчонки, – и я почувствовала, что счастлива так, как будто именно ради этого, а не в поисках разгадки своего прошлого проделала весь этот путь.

– Что ж… Выходит, вам надо уезжать. Но куда? В Арту, может? Или…

– Мама, – Прют стиснула чашку так, что пальцы побелели, – ты что, не слушала? А Сорока? А все это? То, что собирается сделать этот Судья… Вайс… Кем бы он там ни был…

– Может, это не так и страшно? – неуверенно произнесла Мафальда. – В конце концов, если у него все получится, может, Бирентия и вправду станет лучшим местом… – Не договорив, она хмыкнула. – Ладно, что я несу, в самом деле… Никогда чье-то желание стать самым сильным не приводило ни к чему хорошему. Даже если поначалу намерения были хорошие… Это уж к надмагу не ходи. Во мне говорит страх за вас, вот и все. Ты – моя дочка, Прют; напоминаю на случай, если ты забыла об этом за время учебы в столице. Как и ты, Лекки. Я считала тебя своей с тех пор, как ты спасла Крисса в первый раз. Важны не кровь или земля – только доброта и любовь.

И в тот самый миг я почувствовала, что перестала быть пустой.

Мои глаза не поменяли цвет, лекарства мне не досталось; кожа и волосы остались белыми, как снежные шапки гор, и все же я поняла, что именно тогда случилось то, о чем говорил мне Вайс. Пустая умерла. Родилась Лекки Уилби, дочь Мафальды из таверны на станции Рокк, что у подножия пика Кошки.

Мафальда еще немного помолчала, изучая узор чаинок на ободе чашки.

– Но вы же понимаете, что со всем этим, скорее всего, ничего не поделать, да? И эта надмагия, про которую рассказала Лекки…