Никто так и не выступил из смешанной толпы и не признался в убийстве Вальина. Расспрашивая, допрашивая, грозя и умоляя, не удалось понять, кто стрелял. У знати с обеих сторон были еще пистолеты. Базук ― около двадцати, вот только после явления чудовищ почти невозможно было вспомнить, кто вообще держал их в руках в последние мгновения жизни светлого короля. Еще сложнее ― понять, кто мог так с ним поступить.

…Теперь Эльтудинн глядел на золото в туманной пелене и искал фиолетовую свечу Первого храма. Он забыл: свеча погасла, давно. Вскоре после того, как он впервые заговорил с Вальином, предрек и ему, и себе великие пути, которые оба они не прошли. Путь врага завершился в трюме, где он лежал в саване плаща и казался спящим. Его собственный… Нет. Он его продолжит, но только не здесь, не здесь, никогда. Новый мир, который он хотел выстроить для других, исправив ошибки прежнего, станет его собственным. Позже. Совсем не так, как подсказывает удача.

А ведь Ганнас, простиравшийся впереди, был совсем беззащитен. Ганнас ждал врагов, как мог бы ждать защитников; все береговые крепости встречали темных поднятыми флагами и приветственным огнем в небо. Ганнас мог бы, если бы Эльтудинн пожелал, если бы приложил совсем немного усилий, покориться ему. Он сделал бы все, что задумано: уравнял богов, примирил людей, почтил память последнего из рода Крапивы и занял его место почти по праву, взяв себе и его титул, и его нежную юную жену, Королевскую Незабудку, тоже последнюю из рода…

Нет.

Ему не нужен Ганнас, не нужна власть здесь и не нужна даже память о светлом прошлом. Ему не нужно ничего. Он лишь вернет тело. Отмолит ― как прежде других ― в стенах Нового храма. Погребет в самой дальней соляной гробнице, куда не долетают ветра, и не позволит открыть мертвые глаза, один из которых все равно слеп. А потом его больше никто никогда здесь не встретит. И он точно знал: он уйдет не один, ведь не зря столько времени его адмиралы учились преодолевать по морю большие расстояния и уничтожать чудовищ. Все разбитые и разочарованные пойдут за ним. Сгинут. Или найдут новый дом.

С берега затрубили в горн. И Эльтудинн опять смежил отяжелевшие веки.

* * *

Элеорд видел чудовище во плоти, но думал о чудовищах в голове.

Трудно было идти и держать спину; он то и дело поскальзывался на голубой мозаике, а в мыслях по-прежнему говорил с Идо ― нет, кричал, пытался докричаться, но не слышал ответов.

«Я тебя ненавижу».

«Я… тебя…»

Чудовище во плоти приближалось ― точнее, Элеорд приближался к нему, а чудовище стояло, повернувшись широкой спиной.