Волосы были мокрые, руки опущены, плащ порван. Чудовище глядело на картину, висящую против входа.

– Как она называется? ― не оборачиваясь, хрипло проговорило чудовище.

– «Воедино», ― так же глухо отозвался Элеорд. ― Мой подарок королю.

– Очень… красивая.

Чудовище ли?

Так Элеорд мысленно ― несправедливо, как позже осознал, ― прозвал Эльтудинна в первую встречу. Тогда их ― мастера, нанятого для росписи Первого храма, и будущего верховного жреца ― решили познакомить. Эльтудинн только вышел из леса после очередного ритуала: в волосах запутались листья и сучья, ладони и лицо были в крови; глаза пылали. Видимо, он пребывал не в духе: позже Элеорд ни разу не видел его таким; с «поганых мест» жрец возвращался так, будто праздно гулял, а не резал животным глотки. В храме Эльтудинн и вовсе блистал, ведь невзрачные хламиды темных граф повелел заменить на богатые плащи. Жрец Вудэна в черно-золотом наряде затмевал многих светлых служителей: был высок, хорошо сложен, устрашающе величествен. Элеорд пару раз небрежно, украдкой ловил углем его облик, но ― удивительная, не свойственная ему робость ― так и не решился сказать напрямую: «Я хочу написать ваш портрет». А потом Эльтудинн уехал.

Он стал еще величественнее: кровавый плащ, длинные тяжелые волосы и светящаяся в них седина. Элеорд вспомнил вдруг: нуц обычно не седеют, так и умирают черными как угольки и лишь тогда начинают блекнуть. И только единицы…

Но, точно по незримому щелчку, он опять вспомнил Идо. И ему стало все равно.

– Зачем вы позвали меня, ― со стороны услышал он себя, ― госпо… ваше…

Он так и не выбрал подобающее обращение. Он даже не понимал, как относиться к происходящему, хотя по пути в замок услышал многое и не раз захлебнулся в штормах чужих чувств. Кто-то боялся. Кто-то злился. Кто-то торжествовал. Точно в Ганнасе уже знали одно: корабли в порту. Темные корабли, на которых темный же король спас остатки светлого воинства от чудовищ. Он же привез тело врага, а «право трупа» в древние времена в междоусобицах приравнивалось к «праву победы». Тот, кто привозит в королевский дворец тело прежнего короля, может стать новым. Брат, убивший брата, всегда показывал толпе его труп, а затем занимал трон. Эльтудинн прибыл не убийцей, но спасителем. Пощадил врагов. Это могло значить еще больше. Но…

– Я не ваш король, ― явственно сказал Эльтудинн и наконец развернулся. ― Не зовите меня так.

Глаза его едва тлели. Элеорд знал: ему чуть больше тридцати, но тридцать приливов нуц ― не то, что тридцать приливов кхари. Наверное, бой и путь дались ему нелегко. И не легче ему было находиться в замке, где все дышало кем-то другим, в то время как этот кто-то уже не дышал.