Он услышал совсем не то, на что надеялся, но и не самую ужасную вещь на свете.

– Это не имеет значения. Лучше станет миру. Его пора отпустить.

Эльтудинн опять остановился против картины, сжал кулаки ― и вдруг как подрубленный опустился прямо на пол. Коленопреклоненный, он чернел под «Воедино», тяжело упираясь руками в пол. Он снова напоминал чудовище ― одно из тех, которых Элеорд заточил в полу своей капеллы. И точно так же не мог оттуда выбраться.

Да. Элеорд ответил правильно. И давно должен был так поступить.

Он приблизился, остановился напротив и протянул руку. Увядающий для многих, для него Эльтудинн был молод, все еще молод, ведь сам Элеорд перешагнул сорок давно. В его возрасте некоторые нуц уже умирали.

– Мы завершили работу, ― сказал он. ― И она ― лучшее, что мы создали. Храм прекрасен, я могу вас…

– Я не хочу его видеть, ― сдавленно отозвался Эльтудинн, глядя в пол. ― Но я верю. И доведу все до конца: он будет объявлен кафедральным; о том я позабочусь. Где ваш ученик? ― В голос вернулась сталь. ― Я звал вас обоих.

– Идо не придет, ― как мог ровно проговорил Элеорд и выдержал новый взгляд. ― И я не хочу, чтобы его как-либо касалось то, что здесь прозвучало. Дадите мне эту привилегию? Сделаете такое исключение?

Эльтудинн сухо улыбнулся. На миг показалось, что он обо всем догадался.

– Конечно, вы того стоите, но… мне казалось, вы не решаете за других.

Ему тоже, от этой мысли он сам едва не упал на колени рядом. Но сказал лишь:

– Это будет последнее, что я за него решу.

– Хорошо. ― Эльтудинн кивнул и, не опираясь на его дрогнувшую ладонь, поднялся, а потом снова отвернулся к картине. Со спины он выглядел величественнее, моложе, и Элеорд сказал:

– Я хотел бы написать ваш портрет однажды. Вас должны запомнить…

Эльтудинн заметно вздрогнул и ответил, не оборачиваясь:

– Лучше оставьте где-нибудь на видном месте пустой холст в красивой раме. Пусть люди помнят его и заполняют чем угодно.

Элеорд кивнул отголоску давнего страшного сна и поклонился. Больше с ним не заговаривали. Он вышел.

* * *