– Я солгал. ― Вышло почти ровно и ― теперь Идо знал ― совершенно честно. ― Я солгал, и прежде всего солгал сам себе. Это не так. Так все было бы… проще.

Элеорд быстро потер глаза, надавил на веки, точно его мучила дурнота. Вряд ли он понял, но перебивать не решился, ждал.

– Я устал. ― Слова все равно рвались, и больше Идо их не боялся. ― Я устал от самого себя, а не от вас. ― Мастер вздрогнул при обращении, Идо покачал головой. ― От того себя, для которого вы так и не стали просто семьей. От того, кто любил в вас лишь… ― перехватило горло, Идо сглотнул, встряхнул волосами, ― недостижимого гения. Да. Этот я, живущий рядом с сыном и учеником, этот завистник… змея. И я не могу его убить. Не могу давно. Мне жаль, я ведь очень старался, правда.

Руки затряслись, глаза затуманились. Шумело море, обрушивалось на камни, распадалось брызгами и вновь собиралось в бессчетные волны. Когда слова кончились, Идо понял: сейчас он готов броситься вниз, даже если переломает ноги, если будет лежать на окровавленных камнях и слушать издевательский смех водных дев. Это просто. Одно движение. Такое же легкое, как то, что оставило бы Мастера умирать в руинах храма.

Мастер снова сжал его плечо. Хотел обнять, но Идо покачал головой, прошептал: «Я не заслуживаю», – и спрятал лицо в ладонях. Лучше бы его ударили. Лучше бы прокляли. Только бы тупое оцепенение предательства, которое он совершил, прошло.

– Что делает меня таким гением в твоих глазах, Идо?.. ― вдруг тихо спросил Элеорд. ― Я просто не понимаю… что?

Идо не поднимал взгляда. Как такое можно было не понимать?

– Вы создаете прекрасное, ― ответил он. ― Живое. Глубокое. Вечное.

– Но ты тоже.

Идо скривился: ему точно загнали иголку в грудь.

– Нет, не такое. Не…

Мастер подался чуть ближе.

– Ты совсем не чувствуешь этого? Глубины, красоты, жизни в своих работах? Надежды, которую они дают?

– Нет. ― И это была правда. ― Вы ведь знаете, сами видите…

– А… ― он смотрел все так же остро, теперь почти строго, ― что чувствуют другие? Те, кто видит их? Живет в домах с твоими росписями, молится в храмах с твоими фресками, приходит туда подумать в тишине и прохладе? Король… ― снова голос предал его, ― король Вальин, который навсегда запомнил звезды в твоей черной капелле?

Иголка стала горячей. Идо зло дернулся, но она заколола только острее. Какой пустой разговор. Какие пустые попытки…

– Я не знаю! ― выдохнул он сквозь зубы. ― Это не важно! При чем тут король, если он не рисует картин, при чем…

– Почему? ― упрямился Элеорд. Теперь он хмурился. ― Да как… ― он словно не верил сам себе, ― как вообще ты… смеешь? Как?!