— Ты кажешься крепким, малыш. — Губы Хэйми, заросшие щетиной, щекотали мне ухо. Это было отвратительно и почему-то вызывало жалость. — Ты завратаешь меня, как я завратал тебя?

Я хотел спросить, где нахожусь, но из горла вырвались лишь обрывки звуков. Я облизал губы. Они были сухими и вспухшими.

— Пить.

— Это можно устроить.

Он поспешил к ведру в углу помещения, которое — я больше в этом не сомневался — было камерой… и Хэйми был моим сокамерником. Он был одет в рваные штаны, доходившие до голеней, как у потерпевшего кораблекрушение в журнальной карикатуре. Его рубашка почти превратилась в майку. Обнажённые руки мелькали в неустойчивом свете. Они были ужасно худыми, но не казались серыми. При скудном освещении трудно было сказать наверняка.

— Ты чёртов идиот! — Это был кто-то ещё, не тот, кого Хэйми называл Йо. — Зачем делать хуже? Акушерка уронила тебя на голову, когда ты был дитём? Малыш едва дышал! Ты мог бы сесть ему на грудь и покончить с ним! Раз плюнуть — и нас снова тридцать!

Хэйми пропустил это мимо ушей. Он взял жестяную кружку с полки над своим тюфяком, и окунул её в ведро. Поднёс кружку ко мне, прижимая пальцем — таким же грязным, как и он сам — донышко.

— В ней дырка, — сказал он.

Мне было всё равно, потому что много бы не вытекло. Я схватил кружку и залпом опустошил её. В воде попадались песчинки, но меня это тоже не волновало. Это был кайф.

— Заодно отсоси ему, почему бы нет? — предложил ещё один голос. — Засоси его как следует, Хэйми, ему сразу полегчает!

— Где я?

Хэйми снова наклонился ко мне, желая сохранить конфиденциальность. У него отвратительно пахло изо рта, от чего у меня ещё сильнее разболелась голова, но я терпел, потому что должен был знать. Теперь, когда я немного пришёл в себя и сон о Радар развеялся, я был удивлён, что остался жив.

— Малин, — прошептал он. — Глубокая Малин. Десять… — Дальше я не разобрал. — …под дворцом.

— Двадцать! — выкрикнул Йо. — И ты никогда больше не увидишь солнце, новичок! Никто из нас, так что привыкай!

Я взял кружку у Хэйми и прошёл по камере, чувствуя себя, как Радар в дни её прежней старости и слабости. Я наполнил кружку, зажал пальцем маленькое отверстие в донышке и снова всё выпил. Подросток, который когда-то смотрел фильмы «Тёрнер-Классик» и делал покупки на «Амазон», оказался в темнице. Её ни с чем не спутаешь. Камеры тянулись по обе стороны промозглого коридора. Между некоторыми камерами из стен торчали газовые фонари, источая тусклый голубовато-жёлтый свет. С высеченного в скале потолка капала вода. В центральном проходе стояли лужи. В камере напротив моей крупный парень, одетый в обрывки кальсон увидел, что я смотрю на него, и запрыгнул на решётку, тряся её и пародируя обезьяну. Его грудь была обнажённой, широкой и волосатой. Лицо широкое, низкий лоб, уродлив, как чёрт… но ни одна из черт его лица не «расплавилась», что я видел у многих по пути в эту очаровательную обитель, а его голос был неискажённым и понятным.