Когда мы подошли к колодцу с его спиральными узкими ступенями, я заслонил свечу и посмотрел наверх, надеясь, что не увижу света, проникающего снаружи. Свет означал бы, что кто-то передвинул доски и стопки журналов, которыми я замаскировал вход. И это было бы плохо. Мне показалось, что я и правда увидел слабый свет, но, вероятно, так и должно было быть. Всё-таки маскировка не была идеальной.

Радар поднялась на четыре или пять ступеней, затем оглянулась посмотреть, иду ли я.

— Неа, неа, собачка, я — первый. Не хочу, чтобы ты путалась под ногами, когда мы поднимемся наверх.

Она повиновалась, но не очень охотно. Нюх у собак по меньшей мере в сорок раз острее, чем у людей. Может, она почувствовала запах своего старого мира, ожидающего наверху. Если да, то для неё этот подъём был настоящим испытанием, потому что мне приходилось то и дело останавливаться для передышки. Я чувствовал себя лучше, но поправился не до конца. Фрид советовал мне не напрягаться, и я пытался следовать указаниям доктора.

Когда мы добрались до верха, я с облегчением увидел, что последняя пачка журналов, которую я, спускаясь, держал на голове, как мешок с бельём, всё ещё на месте. Я задержался под ней на минуту, а скорее на две или три. На этот раз не просто отдохнуть. До этого мне не терпелось поскорее попасть домой и не терпелось сейчас, но теперь к этому прибавился страх. И я слегка тосковал по тому, что только что оставил позади. В том мире был дворец, прекрасная принцесса и храбрые деяния. Может быть, где-то — возможно, у побережья Приморья — всё ещё обитали русалки, поющие друг другу. В нижнем мире я был принцем. В верхнем мне пришлолсь бы писать заявление в колледж и выносить мусор.

Радар уткнулась носом в моё колено и два раза громко гавкнула. Кто сказал, что собаки не умеют говорить?

— Ладно, ладно.

Я приподнял головой стопку журналов, поднялся на ступеньку и оттолкнул её в сторону. Я раздвинул стопки с обеих сторон, медленно, потому что моя левая рука работала так себе (сейчас уже лучше, но она никогда не будет прежней, как в мои футбольные и бейсбольные дни — спасибо Петра, сука ты такая). Радар гавкнула ещё несколько раз, просто чтобы поторопить меня. Я без труда проскользнул между досок, которыми прикрыл колодец — за время пребывания в Эмписе я сильно похудел, особенно в Глубокой Малин, — но сначала мне пришлось вывернуться из-под рюкзака и протолкнуть его через пол. Когда я выбрался, моя левая рука гудела. Радар выскочила следом за мной с завидной лёгкостью. Я проверил глубокую рану, оставленную укусом Петры, боясь, что она могла открыться, но она выглядела в порядке. Что меня удивило, так это холод, стоявший в сарае. Я видел пар от своего дыхания.