Любви.

Может, и была когда-то, но скорее даже не любовь, а жажда жизни, которую мы за любовь приняли. А даже если и она, эта чистая и светлая, о которой стихи и поэмы, то она закончилась. И на самом деле мы с Одинцовым друг другу близкие люди, этого не перечеркнуть, но не настолько, чтобы жить друг с другом.

И потому мучаем.

Я его.

Он меня.

- Я предложила разъехаться. На время. Он согласился…

- И это время затянулось…

- Скажем так, развод нам оформили быстро.

- А потом он женился. Обидно?

- Да, - врать безумцу не стоит. И чего ради? Тогда мы были свободны, но эта его женитьба все равно показалась мне предательством. Тем более он ведь и не предупредил. Мог бы. А не предупредил. И узнала я обо всем из газет.

И позвонила.

Поздравила. А он стал извиняться, мол, что не хотел меня тревожить… идиот. Неужели и вправду думал, что я заявлюсь на свадьбу и скандал устрою? Пожалуй, это и обижало сильнее всего.

- Но он меня не бросил, - я сцепила руки за спиной. – Этот дом – его подарок. И все, что в нем… и шуба… у меня восемь шуб. Где-то там, в специальном шкафу висят восемь гребаных шуб. Есть драгоценности… все, которые он когда-либо дарил, кроме родовых, само собой, ушло со мной… содержание… думаю, на счетах у меня скопилось пару сотен тысяч. А может, и больше.

- Но все это – ерунда, верно?

Да.

Или… нет.

Сама не знаю.

И я решилась посмотреть в лицо женщины, что застыла во льду. Эта – совсем молоденькая. И хрупкая такая. Её кожа бела, а веснушки на ней горят яркими пятнышками. Рыжие волосы завиваются, одна прядка упала на лицо.

- Как её звали?

- Евгения. Комарова Евгения. Студентка… - Дар встал сзади. Близко. Слишком даже близко. На расстоянии удара. Но… пусть. – А это Верочка… её хватило почти на два месяца.