Я определяю направление и начинаю двигаться по крышам в сторону нужного мне дома, пробираясь мимо грубой кирпичной кладки старинных печных труб, мимо массивных каменных горловин вентиляционных шахт, натянутых проводов и покосившихся ржавых антенн, установленных, похоже, в те времена, когда Попов и Маркони еще только пробовали послать в эфир первые радиосигналы. Иногда то слева, то справа отвесно поднимаются высоко вверх глухие кирпичные стены домов, в которых торчат редкие грязные окна. Плоские и широкие металлические поверхности сменяются угрожающе наклонными, узкими тропами из скользкого железа, зажатыми между отвесной стеной и каменной пропастью, как дороги на горных перевалах. Чахлые деревца и целые кусты растут прямо из сырых, потрескавшихся кирпичей. Показываются и снова скрываются из вида, заслоняя друг друга, башни и башенки с узкими окнами, оскалившимися разбитым стеклом, и какие-то странные самодельные строения из листового железа, обмотанного ржавой проволокой. На одном из них белой краской поверх порыжевшего металла крупными буквами грубо намазана надпись: «На этой крыше живет не Карлсон! Уходи домой, пока живой!» В одном месте часть крыши отсутствует вовсе: неровный прямоугольник провала затянут запотевшим изнутри мутным и грязным полотнищем плотной пленки, под которой смутно виднеется огромная кухня: от множества плит валит вонючий пар, мелькают человеческие тени и слышится бранчливое многоголосие.

От узкого и вытянутого вдоль крыши провала несет невероятным зловонием. Я осторожно заглядываю туда и вижу, что входа в эту каменную щель нет вовсе, зато в стенах есть несколько окон, а дно устлано толстым, метра в полтора, слоем слежавшегося, гниющего мусора, киснущего под моросящим дождем. Должно быть, жильцы тех квартир, окна которых выходят в эту клоаку, годами сбрасывают туда отходы своей жизнедеятельности, нимало не беспокоясь об удушающем смраде и расплодившихся крысах.

Я сворачиваю в сторону, обхожу провал в крыше кухни и вонючую мусорную щель и, стараясь держаться выбранного направления, осторожно иду по узкому гребню, прямо вровень с мансардными окнами дома, расположенного на другой стороне широкого двора. Из окна одной мансарды высовывается толстая девица с желтыми волосами и пускает мыльные пузыри: целое облако ярких радужных шариков медленно плывет над серыми крышами, постепенно истребляемое каплями дождя. Девица провожает взглядом пузыри, потом видит меня и одним движением опускает вниз глубокое декольте линялой растянутой майки, демонстрируя вывалившуюся на грязный подоконник огромную грудь и одновременно высовывая изо рта обложенный бело-желтым налетом язык.