– Ты спрашивал, кто я. Я – тот, кто знает, чего эта барышня хочет, – Лама пнул Пашку ногой.
– Не надо, Лама! Не тронь его!
Лама кивнул, отшвырнул автомат и шагнул к ней:
– Как скажешь. Твое слово – закон.
– А ну стоять! Ни с места! – Пашка вскочил, подобрал автомат с земли и, поскользнувшись на картофелине и нелепо расставив ноги, прицелился Ламе в спину. – Глаша, не бойся!
Лама усмехнулся и молча протянул Аглае черные орхидеи. Они пахли сладко до приторности, как перезрелые сливы на пороге гниения, как мед, впитавшийся в прелую землю. Они пахли стыдным, темным, извращенным, мучительным наслаждением. Она приняла их – и Пашка растерянно опустил дуло автомата.
– Пойдем со мной, – Лама подал ей руку. – Тебя ждет сюрприз и незабываемый вечер.
– Она со мной! – Пашка с тревогой переводил взгляд с ее лица на протянутую, но пока что не принятую руку Ламы. – Мы идем печь картошку! Да, Глаша?
– Ну что ты, Пашечка, как ребенок…
Она физически чувствовала, как из окна кабинета за ней с насмешкой наблюдает отец. Ей захотелось бросить черные орхидеи на землю, и вместе с Пашкой подобрать картофелины и полевые цветы, и вместе с ним пойти к озеру, и разжечь там костер, и поужинать вкусно и просто, и до рассвета сидеть в обнимку на бревнышке, и знать, что он хочет поцеловать ее в губы, но не решается, и рассказать ему о проклятии, и попросить прогнать ее бесов, потому что если кто и может для нее это сделать, то только он, такой хороший, простой и светлый…
Она отвернулась от Пашки и вложила свою руку в раскрытую ладонь Ламы. И Лама сжал ее пальцы сильно и больно, и она ощутила, как в животе сладким, сочным, гнилым цветком распускается для него, скользким пестиком и похотливыми лепестками прорастает в промежность ему навстречу что-то густое и темное – то ли страх, то ли похоть.
– Я не хочу картошку, – она зарылась носом в черные орхидеи, втянула их медово-гнилостный запах. – Я хочу сюрприз, Лама.
Глава 14
Глава 14
– Отнеси платок крова-а-авый к милой любушке мое-э-э-э-эй! Ей скажи, моей люби-и-и-имой: я женился не на ней…
Красноармейцы жгут костер во дворе у штаба. Снайпер Тарасевич тренькает на гитаре, которая в медвежьих его лапищах кажется совсем крохотной, и выводит неожиданно чистым и сильным голосом «Черного ворона», остальные подпевают: