– Никитка не слышал, чтобы Богиня говорила слова, – нерешительно возразил тот.

– Андроша слышал! – Андрон смахнул с пня трупик цыпленка. – Богиня говорит только с Андрошей!

– Почему?

– Потому что Андроша верует и знает молитвы.

– Мальчик все равно что как свинка, – пробормотал их товарищ; в руках он держал топор. – Свинку надо зарезать. Кули нравится, как пахнет кровь свинки.

– И принес Андроша племянника своего на жертвенник! – Андрон уложил на пне Прошку; руки и ноги его неуклюже свисали к земле, он больше не ныл, а только часто дышал и икал.

Кули вручил Андрону топор.

– И простер Андроша руку свою, чтобы заколоть племянника своего…

– Нет, не надо! – Настя выскочила из укрытия, подбежала к Андрону и повисла на его когтистой руке, сжимавшей топор. – Дядя Андрон, пожалуйста, не трогайте Прошу!

– Ты хорошо пахнешь, – завороженно бормотнул Кули. – Ты пахнешь как наша сестра. Даже лучше.

– Она пахнет как истинная дочь стаи, – прошептал Никитка.

– И Ангел Господень воззвал тогда с неба, – в экстазе завопил Андрон и опустил руку с топором. – И сказал: Андроша! Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь я знаю, что ты боишься Богиню и не пожалел своего племянника для нее!

– Богиня приказывает вам развязать жертву, – сказала Настя. Она вдруг почувствовала, что имеет над ними власть. Как будто в их стае она почему-то стоит рангом выше. А значит, ближе к богине.

Андрон суетливо разрубил топором грязные тряпки, стягивавшие Прошины запястья и щиколотки. Настя взяла его за руку и потянула с пня.

– Нет, так не пойдет! – Костлявая оскалила сухой рот и впилась когтистой рукой в плечо Прошки. – Я хочу, чтобы Богиня меня любила! Я хочу жертву!

В ту же секунду раздался выстрел. Костлявая задрала голову, несколько секунд неподвижно стояла, глядя на колокол, потом рухнула на алтарь. Под простреленным затылком по жертвенному пню растекалась лужа, и из желтых, застывших глаз что-то тихо сочилось тоже. Но не кровь. Не кровь и не слезы, а густое и темное, точно деготь. И расчерченный столетними кольцами сруб, и то алое, что было теперь на срубе, и рассохшаяся кора, и хрустящий мох у подножия алтаря превращались под этими темными каплями в угли, в рассыпчатый тлен, в ничто.

– Отойдите от детей, твари! – из-за дерева вышагнул майор Бойко с дымящимся пистолетом.

Все еще держа Прошку за руку, Настя новыми своими, янтарно-золотыми глазами смотрела на тварей. Как они, рыча и скалясь, отступили от алтаря, и опустились на четвереньки, и бросились во тьму, в лес.

Майор Бойко подошел к ним с Прошкой и обнял обоих левой рукой – той, что без пистолета. И тогда, беззвучно плача и вздрагивая, они уткнулись ему в живот.