Гертруда отправилась за покупками, когда Сирена прибыла к воротам. Ее впустили и провели через мощеный двор, где она встала ровно на том месте, где состоялась расправа над Хоффманом.

– Герр Муттер, мне кажется, нам нужно поговорить, – сказала она, взглянув сверху вниз на поджавшегося и настороженного человека. – Есть один большой секрет, – начала она, не обращая внимания на сомкнутые кулаки и упершиеся в землю башмаки. – Большой секрет, который вам следует знать. Я рассказываю потому, что знаю о вашей преданности госпоже. В будущем нам пуще прежнего потребуется ваша помощь, и потому я рассказываю – поскольку сама Гертруда слишком застенчива.

Муттер нахмурился и расслабился в своей атакующей стойке.

– Дело в том, что у вашей госпожи будет ребенок.

Он знал – почувствовал несколько дней назад. Учуял свечение, скрытое в молоке тепло. Его дом и жизнь переполнялись этим много лет. Он знал, но гнал эту мысль от себя как невозможную.

– О том известно только нам троим. С семьей она объяснится позже. Я понимаю, что это налагает на вас дополнительное бремя, и полагаю справедливым, чтобы все, что вы сделали и сделаете в будущем, было компенсировано.

Старый йомен не представлял, о чем она говорит: для него слово «компенсировано» было пустым набором звуков.

– Итак, герр Муттер, прошу, примите это за ваши старания.

Она отдала ему маленький матерчатый кошелек, который он взял с опаской, подержал в неуверенных руках.

– Откройте же – это для вас и вашей растущей семьи.

Он достал из кошеля документ, неловко развернул перед пустым взглядом. Вдруг она осознала, что он не умеет читать, и устыдилась собственного невежества; как она могла так оплошать?

– Боюсь, это довольно сложный юридический документ. По сути, это ваш дом. Купчая на ваш дом. Теперь он принадлежит вам и вашей семье, навсегда.

Муттер бессмысленно таращился на бумагу, пока к ней липли слова Сирены, с неудобной смесью изумления и недоверия. Он сомневался – вдруг это откуп, какой-то рычаг, чтобы сковырнуть его с должности. Но нет: отец всегда платил ренту Тульпам – как платил и сам Зигмунд, без конца и края. Его циничное сердце начало понимать, что на деле это дар. Дар за спасение Гертруды от того глупца. Дар свободы его детям и их детям. Он уставился на даму, сменив молчание на благоговейное онемение. Она улыбнулась ему из-за ярких облаков и сказала:

– Сегодня вам дается отгул, Зигмунд. Подите и расскажите своей доброй жене о новостях.

Она встрепенула рукой в сторону двери, и он медленно двинулся к ней, пятясь по-крабьи. Улыбка зародилась, когда он дошел до стены, и росла с каждым шагом, что нес Муттера ближе к дому. Торопясь с прижатым к груди картузом, он не заметил Гертруду на другой стороне соборной площади.