Он вытянул из-под ног длинный толстый сверток и начал разворачивать. Сперва Небсуил не обращал внимания; он принял сверток незнакомца за спальник. Но чем больше слоев одеяла сходило, тем больший надрыв Знахарь чувствовал в своем солнечном сплетении. Он сыздавна знал, что это значит, но времени осмыслить или защититься не было: вещь циклопа разоблачилась. Когда отпал последний слой, Небсуил вспотел, его сердце пересохло и затрепетало, в надсадной, липкой клетке ребер стряхнулась пыль. Он не верил глазам. Темно-бордовый цвет на поверхности лука как будто рябил и гнулся под его принужденным взглядом. Рука Измаила стала черной от натуги и секреций. Глаз покатился со своего безопасного места на столе, притянутый к луку и полу. Всё в комнате как будто изворачивалось и изгибалось, стремясь к Эсте в любопытстве, на полпути коверкавшемся в смятение. Измаил стащил лук с обозрения и накинул одеяло, грубо задушив его воздействие покровом. Глаз остановился на самом краю стола; по пути он оцарапался об острое мюзле от брошенной пробки. Комната отползла обратно к инерции. Небсуил сел на свое место, пока Цунгали ухмылялся при виде превосходной демонстрации. В помещении повис жутковатый аромат: что-то от сплавленных вместе моря и экзотичного сада; щепотка аммиака, сперва пьянящая, а потом оборачивающаяся понюшкой мертвечины, словно воспоминание-пиявка, запертое и поджидающее во сне.
– Я сделаю все что угодно, – сказал Небсуил голосом, дошедшим из бесцветной дали, – все что хотите.
* * *
Птица привела в действие колокольчик прибытия, и изящный звук скользнул в нижнюю комнату, словно острая снежинка.
Сидрус не ожидал сообщений; речному устью не о чем было рассказывать. Он продолжал растирать липкий бальзам по пористому лицу. Колокольчик звякнул снова, и он соскреб жир с пальцев, чтобы они не скользили, пока он будет снимать свиток с сухой бьющейся лапки.
Послание, которое не должно было прийти, – послание, приправленное ошибочностью момента, когда Небсуил написал его в украденную паузу, представленную в виде дружелюбного пополнения вина. Оно рассказывало о его посетителях до того, как Знахарь понял, кто они, и узнал, чего они на самом деле хотели. Говорило оно просто:
Здесь Цунг с циклопом. Думаю, они убили Лучника и забрали его душу.
Сидрус выронил записку, чувствуя, как последствия холостят его и освобождают место для гнева, что закипел и полил через край. Сальный бальзам растопился и закапал с искривленного лица – без малейшего признака румянца. Когда внутренний жар улегся, он отобрал трость и снадобья, изучая оружие с отстранением смертоносного перфекциониста. Три дня займет путь до чумного острова Небсуила, еще где-то четыре – извлечение нужной меры боли из порочной мрази за подобное кощунство.