Бенджи не умел слушать, хотя сам любил чесать языком. Среди своих дорого одетых, много пьющих и ни в чем не знающих меры друзей-подхалимов он был самым болтливым, и перебивать его было не принято. Наоборот, все подобострастно внимали, будто он изрекал что-то важное, хотя, как правило, Бенджи нес какую-то псевдофилософскую чушь о том, что человек человеку волк, или о тяжелом бремени отцовского наследия. Это самое наследие было его излюбленной темой. Рассуждая о куче обязательств, налагаемых на него происхождением, Бенджи был так красноречив, что некоторым и правда становилось его жаль. Некоторым, но не Тейту, потому что именно Тейт был наградой Бенджамина за его исключительные страдания. Бенджи считал эту награду справедливой. Он часто говорил о справедливости, и его верные слушатели услужливо кивали, опрокидывая в себя виски стакан за стаканом. Без алкоголя выносить разглагольствования Бенджамина даже им бывало в тягость.

Тейт не смог бы в деталях воспроизвести те сольные выступления перед надравшейся публикой, случавшиеся в самый разгар вечеринки где-нибудь на загородной вилле у бассейна или в VIP-комнате элитного ночного клуба. Но он навсегда запомнил ощущение своей невидимости и бьющего под дых бессилия в те моменты, когда все вокруг сотрясал неестественный хохот, исторгаемый вместе с перегаром дюжиной пропитых глоток. Этот хохот, вызванный очередной неуклюжей шуткой Бенджи, заглушал грохочущую музыку и сопровождался бодрыми ударами ладоней по столешницам. Случалось даже, что кто-то хлопал по плечу Тейта, будто он был полноправным членом компании. Хотя на самом деле он был всего лишь чучелом, набитым вместо ваты их никчемными проблемами и их болью.

Тейт был неважен – это первая и главная истина, которую он усвоил в жизни. Зато он был очень удобен. Его тело всегда должно было находиться где-то поблизости, готовое к использованию в любой момент. Никем не замечаемое большую часть времени, оно оказывалось очень кстати, если Бенджи от выпитого алкоголя начинало мутить или его вдруг одолевали не до конца изжитые тоска, обида или сожаление. Когда это случалось, Бенджи не глядя нащупывал непослушной рукой загривок Тейта и не отпускал до тех пор, пока не приходил в себя. Или пока Тейту не становилось настолько плохо, что он выблевывал себе под ноги перемешавшиеся в нем собственное и чужое нутро. Иногда Бенджи решал поделиться своей игрушкой, и тогда чья-то еще рука касалась Тейта, вызывая такую сильную реакцию, что он терял сознание. Но хуже всего были не боль, не тошнота и не затуманенный рассудок, а то, что, когда его выворачивало наизнанку, никто даже не удостаивал его взглядом. Бенджамин, его девушки и друзья продолжали как ни в чем не бывало пить, вести пустые разговоры и смеяться, пока Тейт медленно сползал на пол, корчась в судорогах.