А Маша почему-то испугалась и сразу замкнулась. Картинка перед взором Борича погасла, словно перед лицом упал черный занавес.

«Телепатия ей в новинку, - подумал он, – она все еще ее шокирует»

Он и сам пребывал в легком шоке.

«Однако, который час?»

Время стремительно приближалось к назначенному на семь торжественному ужину. Вольгерд слишком долго вслушивался в записанные речи Доры, стараясь уяснить ее концепцию и, главное, последствия, к которым ее настрой мог их всех привести. Его никто не беспокоил, но жизнь за стенами гостиной не останавливалась, кипела вовсю, причем атмосфера в доме успела сложиться тревожная и отчасти воинственная.

Конечно, тон всеобщей наэлектризованности задал разнос, который Антоновский устроил Ратманову, с этого все и началось. Прислуга и гости слышали, как орал магнат (только Борич, находившийся в дальнем крыле и слишком занятый своими делами, все пропустил). Двойной шпион физически уцелел, разумеется, и даже не лишился места, но внутри него до сих пор все клокотало. Причем мишенью для ядовитых стрел изобличенному и униженному Ратманову служил не столько непосредственный начальник, сколько голографист, выложивший на блюдечке его секреты.

Вольгерд решил, что справится с этим. Формально он никаких запретов не нарушил, а аналитика – всего лишь аналитика, ее никто и никогда не запрещал, так что претензий к нему быть не должно. Ну, а нелюбовь Ильи Ратманова он как-нибудь переживет.

Антоновский после вспышки ярости заперся у себя и изволил откликнуться, только когда ему доложили о прибытии сына Канцлера. В эти минуты они с У Ма заперлись уже вдвоем – разговор им предстоял очень сложный и серьезный. Антоновский успел остыть, хотя предательство мальчишки, которого он знал с ранних лет, обучал и натаскивал, подкосило его.

Вольгерд отчего-то хорошо его чувствовал – его опустошенность, горестную злость и усталость – хотя ни разу даже не прикоснулся к клиенту за время их непосредственного знакомства. Видимо, и тут было заметно влияние на него Маши Некрасовой. Он менялся, оставаясь с ней на связи, и не знал, к добру ли это. Собственно, они с ней стремительно менялись вдвоем, как сообщающиеся сосуды.

Вообще, в расширенных возможностях сталкинга, усиленного телепатией, было много полезного, хотя Вольгерд пользовался этим осторожно и не в полную силу – уж очень все это не походило на привычный ему транс. Он сочувствовал Маше. Сам-то он мог при желании отключиться от нее и перестать сканировать пространство, а вот у нее это получалось еще прескверно. Эмоциональный шум, заполнявший дом по самую крышу, сильно ее изматывал.