К счастью, доктор ничего не почувствовала, занятая собственными мыслями. Она уже скрылась наверху, а Маша все вжималась в угол. Ей казалось, что ноги, ослабевшие под напором иррациональной ревности, совсем перестали ее держать, и она вот-вот сползет на пол, где останется лежать до утра.

Послышался звук открывшейся двери.

Маша не сразу сообразила, что это за щелчок и откуда исходит, и лишь когда Борич окликнул ее по имени, вздрогнула, вернула над телом контроль (хотя сердце продолжало болезненно сжиматься) и нетвердым шагом вернулась в коридор.

Вольгерд замер в проеме, навалившись плечом на косяк. Из-за его спины на ковровую дорожку падал неяркий свет, и было заметно, что он стоит на своих двоих, непривычно горбясь. Он даже немного покачивался, несмотря на костыль в руке, совсем как пьяный.

Или это мир все еще качался перед Машиными глазами?

Маша шла к нему, тоже пошатываясь. Ей было стыдно и за свою реакцию, и за то, что Борич эту реакцию услышал и был вынужден выглянуть в коридор, чтобы приструнить ее.

Она не имела права на ревность, особенно беспочвенную – подумаешь, Вера мысленно улыбалась, что такого, если подумать? Тем более Маша не должна была заявлять на Вольгерда свои права, но чертова телепатия, зачем-то свалившаяся на нее, как «метка» случайно пролетевшей над головой птички, выворачивала все наизнанку. Из-за нее Маша выставляла напоказ то, что приличные люди держат под пудовым замком.

- Половина третьего, - негромко сказал Вольгерд. – Ты давно должна быть в постели.

Силы на поддержание ментального «щита» резко иссякли, будто кто-то наверху перекрыл кран. Без прикрытия Маша ощутила себя голой и, кусая губы, покорно ждала приговора. Она не знала, как исправить ситуацию, и это было ужасно.

Проведя ладонью по осунувшемуся лицу, Вольгерд отступил от двери:

- Зайди.

Маша скользнула в комнату, едва не задев его плечом.

Борич успел снять костюм и медицинский корсет и переоделся в тонкую пижаму. Он опирался на свою подпорку, почти повиснув на ней, и вид у него был настолько несчастный, что Маше стало совсем нехорошо. Опустив голову, она замерла посреди гостиной, освещенной одинокой лампой над диваном, по которому в беспорядке были разбросаны декоративные подушки.

Вольгерд плотно закрыл дверь и проковылял к ней. Их вытянутые тени на полу переплелись, превратившись в нелепую двухголовую кляксу. Вся эта ситуация была донельзя нелепой, и Маша жалела, что допустила ее.

- Прошу прощения, что так вышло, - сказал Вольгерд. – Мне нужно было подняться к тебе, но я не стал вас с Умилой беспокоить. Отложил до утра.