Мне повезло: Граф, хоть и был похож на реконструктора –  любителя белогвардейской романтики, –  бить умел и послал меня в глубокий нокаут, не сломав рукояткой «нагана» челюсть и не проломив черепа. Но отключение сознания от реальности на несколько минут после удара в голову –  это всегда следствие тяжелого сотрясения мозга, а с таким не шутят. Как бы тренирован ты ни был и как бы ни привык к подобным приключениям, никогда нельзя быть уверенным, каким вернешься из тьмы бессознательного, и вернешься ли вообще, так что последние несколько часов вспоминались, как череда полусонных видений, когда я то приходил в себя, то снова проваливался в небытие.

Первый раз я очнулся от нежного, будто лед, прикосновения ко лбу. Я вздрогнул; это было стекло задней дверцы машины, к которому я прислонился гудящей от боли, горячей головой, когда автомобиль качнуло на повороте. За окном на фоне безжизненно серого ночного неба мелькали черные зазубренные очертания темных елей. Внутри пахло дорогой кожей салона и разгоряченными после драки людьми. Справа, притиснув меня мощным бедром, скалился Петька. Большие зубы в сумраке отсвечивали темной охрой, глаза были похожи на белки вареных яиц. За ним виднелся профиль острого личика Василия Ивановича, словно вырезанный из черной бумаги. В зеркале заднего вида я поймал взгляд задумчивых глаз Графа, сидящего за рулем. Парень с длинными волосами сидел рядом с ним и, повернувшись, смотрел на меня. Все было неподвижно, как будто я вдруг оказался в какой-то фантасмагорической кунсткамере или музее восковых фигур. Я пошевелил руками: они были связаны у запястий жестким пластиком строительных стяжек. Петька заметил мое движение и ожил:

– Что, очухался, землячок? Не скучай, недолго осталось. Сейчас доедем до места, там и закопаем тебя. Весной подснежниками взойдешь.

Он угрюмо расхохотался. Я знал, что это вранье: если бы меня хотели убить, то пристрелили бы прямо в «О’Рурке» без лишней канители, –  но ничего не ответил. Мне было холодно и клонило в сон.

Второй раз я пришел в себя от того, что меня выволакивают из машины. От порыва промозглого ветра стала бить крупная дрожь. Перед глазами кружились размытые пятна. Я упал на колени; мне рывком помогли встать. Под ногами был мелкий гравий. Подобные голубым звездам, светили беспощадно яркие автомобильные фары, острые неровные тени чернели, как дыры в ткани мироздания, ведущие на его потустороннюю изнанку, так что было неясно, где стена непроницаемой ночной тьмы, а где стены каменной кладки. Я успел различить блеск стекол в высоких окнах, обширный двор и неправдоподобно огромную громаду, похожую на исполинский замок, закрывающую полнеба. Потом Петька схватил меня за воротник и потащил к черному провалу открытой двери, рядом с которой уже стоял Граф. В темноте мелькали желтые лучи ручных фонарей, мы долго брели через мрак, а затем поднимались по широким, неровным и гладким ступеням; Граф шел впереди, а позади кряхтел Петька, помогавший мне жесткими тумаками. Потом во тьме что-то лязгнуло и загрохотало, как будто по камню протащили длинную железную цепь, и дальнейшее снова скрылось в сумраке забытья…