Голова болела, но не слишком. Руки были свободны, хотя на запястьях болезненно краснели следы от пластмассовых стяжек. Я кое-как сел, размял руки и плечи, проверил карманы измятого, покрытого сероватой пылью пальто: они были пусты –  ни бумажника, ни телефона, ни ключей от квартиры. Все шло по плану.

Я находился в обширном помещении с неровными серыми стенами и полом, вымощенным каменными плитами, разделенном на две части железной решеткой. Из узких, похожих на бойницы окон под потолком сочился тусклый дневной свет. Я мог бы дотянуться до них, но выбраться бы все равно не удалось: нижний край проема был скошен, а из кирпичной кладки внушительных стен поверх покрытых грязными разводами стекол торчали заостренные стальные штыри. На моей половине было совершенно пусто, отсутствовал даже деревянный настил, только стояло неопрятного вида жестяное ведро, из чего я сделал вывод, что это место вряд ли постоянно используется как тюрьма, а если тут и держат кого-то взаперти, то по случаю и очень недолго. В дальнем углу, метрах в десяти от решетки, под полупрозрачным пластиком различимы были сваленные в кучу доски и слежавшиеся бумажные мешки с окаменевшим от времени содержимым. Слева в стене виднелся широкий проход.

Наручные часы показывали четверть девятого. Значит, в бессознательном состоянии я пробыл примерно восемь часов; похоже, досталось мне сильнее, чем я рассчитывал. Впрочем, ноги держали, и головокружения уже не было; я размялся и прошелся несколько раз от стены до решетки. Было прохладно, но вполне терпимо. Рядом с дальним окном от пола до потолка тянулся широкий выступ, стенки которого были чуть теплыми: вероятно, там проходила труба расположенной ниже работающей печи или большого камина. Ниоткуда не доносилось ни звука; я походил еще немного, воспользовался ведром, сел у теплой стены и стал ждать.

Время приближалось к десяти, когда издалека эхом зазвучали шаги: два человека поднимались по каменной лестнице. Я встал. Из дверей вышли Граф и второй, с мелкими чертами лица и широкими густыми бровями, одна из которых была заклеена в нескольких местах тонкими полосками белого пластыря поверх наложенных швов. Арафатку он снял, а на поясе висела только дубинка. Зато Граф остался при оружии: подобие темно-серого кителя с той же эмблемой, похожей на соединенные алые буквы АЭ, перетягивала знакомая кожаная портупея, кобура с «наганом» была предусмотрительно расстегнута.

– Доброе утро, –  сказал он. –  Выспался?

– Как убитый, –  ответил я.

Граф усмехнулся. Я посмотрел на его спутника и осведомился: