Я глуп и злопамятен. И косноязычен. И жаден. Нет, попросту скуп. Чулки. Ха-ха, чулки! Ведь пожалел, пожалел! Я боюсь, я много чего боюсь. Во мне сидит жуткий страх неудачи. И желчь четырех поражений отравляет меня. Я боюсь темноты и смерти, чужой смерти, боюсь просьб и людей, сделавших наглость своим вторым счастьем. Я завистлив. Я завидую тем, кто живет, не ведая, что ждет его впереди, завидую их пофигистичности, завидую простоте, странностям, безумствам, завидую целеустремленности того же Бугримова. Вообще завидую Бугримову. Как у него все легко и ладно встраивается в систему, и люди, как винтики, нет, как кирпичики. Мне бы так.

Шумер выдохнул.

Казалось, он стал еще легче. Асфальт под ним вздрогнул и пошел трещинками. Мир вокруг подернулся рябью, будто едва заметная волна воздуха прокатилась по кустам, деревьям, земле, силуэтам домов, неуловимо их меняя. Сердце постукивало, ускоряя движение крови. Хрустнула, вправляясь, ударенная накачанным Сиротой скула.

В стороне, в двух метрах от Шумера тоже кое-что изменилось. К трем грабителям присоединился еще один человек в накинутом на плечи бордовом пальто.

— Ну, что, не хочет ехать? — спросил он.

— Не хочет. Пока, — ответил Фитиль.

— А чего он лежит?

— А я его ножичком поправил. Вы же сказали, что он особенный, вот я и проверил.

— Это ты зря.

Бугримов шагнул к Шумеру и, как несколько минут назад Фитиль, присел на корточки. Лицо его в сумраке казалось участливым.

— Что, Шумерский, тяжела жизнь?

Шумер улыбнулся.

— Бывало и похуже.

— Не надумал?

В пальцах качнулся железнодорожный билет. Шумер привстал на локте, с улыбкой всматриваясь в Бугримова.

— Что? — спросил тот, ощупывая подбородок и щеки свободной рукой. — Что-то не то?

Шумер сел. Спортсмен, обернувшись, перестал бить березу. «Николай Алексеевич» выбросил сигарету.

— Я знаешь, что понял? — сказал Шумер. — Мне только сейчас открылось, и поэтому я благодарен тебе за то, что ты устроил мне этот жуткий творческий вечер. Знаю, ты хотел иного, но так уж вышло.

Он умолк, глядя, как туманятся глаза визави. Бугримов, видимо, лихорадочно пытался сообразить, почему Шумер, который должен быть унижен и раздавлен встречей со своими бывшими учениками, совсем не похож на униженного и раздавленного. Ах, какая была замечательная ловушка расставлена!

— Ты…