Изменить себя.

Это как? Он вдохнул и выдохнул. Внутренним усилием? Стать лучше, чище, легче, чем сейчас? Избавиться от страха, что неизменно приводит на вокзал? Шумер улыбнулся. В этом что-то есть. Он ведь никогда, на самом деле, не пытался разобраться в себе, безоговорочно принимая и дар, и непременных апостолов, и неизбывное стремление в Пустов. А Пустов в голове звучит почти как пусто в голове. Ничего, кроме.

Теперь бы найти лавочку.

— Эй, уважаемый!

Углубляясь в тень аллейки, ведущей прочь от здания ДК, Шумер не заметил три фигуры, выступившие из-за кряжистого, с обпиленной верхушкой тополя.

— Что?

— Мелочишкой не богаты, гражданин?

Шумер улыбнулся.

— Извините.

— Ну как же так? — удивилась одна из фигур, бульдожьим лицом напоминая Жана Габена. — В таких модных брюках — и без бумажек?

— Увы.

Другая фигура, помельче, в кепочке, подступила вплотную.

— Да ты не тушуйся, фраерок, — осклабилась она. — Если у тебя «бабок» достаточно нашелушится, даже шкурку тебе не попортим. Зуб даю.

Третья фигура, накачанная, крепкая, переместилась Шумеру за спину.

— А если не достаточно, Николай Алексеевич? — улыбнулся тот.

— Чего?

Фигура в кепочке отступила назад и, прищурившись, недоверчиво наклонила голову.

— Фитиль, — произнесла она, — сдается мне, нам встретился недавний поездной знакомец. Который, типа, доктор. Имя-отчество мои, смотри, запомнил?

«Жан Габен» фыркнул.

— Все равно твои имя-отчество фуфло. А гражданин, конечно, приметный.