— Тоже в отца.

Вопрос только, в какого, но матушка магом не была.

— И кем он был?

— Целителем.

— А ваша матушка?

— Монахиней. Была. И осталась. Она жива…

И завтра, быть может, Анна встретится с ней и спросит, в чем же провинилась так, что матушка наградила ее проклятьем.

Что ей ответят?

Аргус ткнулся лбом в колени, то ли отвлекая, то ли выпрашивая ласку.

— Рада за нее. Слышала, вы ведете весьма уединенный образ жизни. Может быть тоже… собираетесь принять постриг?

Почему-то в вопросе Анне почудилась издевка.

— Нет. К сожалению, моя вера не настолько сильна.

— Меня всегда удивляли женщины, отказывающиеся от мирского. Какая сила воли должна быть. Какая самоотверженность…

…вот только ветер, скользнувший на плечи бесплотною шалью, шепнул, что не стоит доверять. Ему, ветру, не по нраву был этот дом, потяжелевший, закованный в позолоту и мрамор. Он утомился от показного совершенства хозяйки и желал выбраться.

И Анна всецело разделяла это желание.

И потому, оказавшись вне дома, она не сдержала вздоха облегчения. А Глеб спросил:

— Устали?

— Немного.

Нога заныла, и спина отозвалась, предупреждая, что не стоит ждать спокойной ночи. Впрочем, ночь в поезде и без того спокойной не будет.

— Погодите, — она оперлась на руку Глеба, а голем нырнул под другую, подставил горбатую спину. — Я уже… и забыла, какие они.