— Хоть воздуха глотнешь свежего. А то и сама скоро, как Сения, захвораешь, — проворчала.

Дождь накрапывал нынче. Мелкий, тоскливый. Небо все заволокло хмарью непроглядной, кудлатой, что протягивала нити свои к макушкам идолов, стелилась над пышными, словно встрепанные ведьмины космы, кронами сосен. Оттого казались все, кто собрался вокруг, словно прибитыми, оплывшими. Одежда в темных пятнах, что становились только глубже, облепленные волосами головы, бороды мужчин в мелких каплях мороси, подолы, бурые от уже вздыбленной грязи. Прохлада колючая по открытым рукам и душная горечь в горле — Гроза то и дело сглатывала ее, да не могла никак избавиться.

Все ждали князя. Говорили уже, что он тут, да пока со жрицами о чем-то в стороне от святилища говорит. Уж о чем, то, может, скоро всем известно станет. И принес он с собой щедрые требы — а значит, быть какому-то обряду.

Гроза то и дело обводила взглядом толпу: много народа собралось, будто важное что-то и впрямь нынче должно свершиться. Пришла и Ведара: уж ее, как старшей жрице Макоши, тут самое место. Она, окутанная зыбкой дымкой ненастного дня, как будто походила на вырезанную в дереве богиню. А больше ни на ком не задерживалось внимание — ни одно лицо не было Грозе хоть сколько-нибудь близко, хоть и прожила она в детинце несколько зим. А все как-то по верхам получилось. Из-за того, верно, что побаивались ее всегда. Мужчины сторонились, хоть и находились смельчаки. А женщины недолюбливали.

И вдруг выдернулся знакомый облик из мешанины других. Гроза вздрогнула даже, будто земля под ней качнулась. Будто спала и вдруг почувствовала, что падает. Она шагнула назад, прячась за спинами, обошла полукруг людской, пока все были заняты толками да догадками и особо по сторонам не смотрели. И хотелось волосы, распушившиеся от влаги, пригладить, оправить сырую поневу — да хоть как-то прихорошиться: от волнения душного и радостного тоже.

Вот и широкая спина, укрытая бледно-синей рубахой, и шея сильная с волнами влажных волос на ней.

— Измир! — схватила Гроза того молодого мужа за локоть — и он обернулся, опуская на нее недоуменный взгляд.

Нет, другой. Другой совсем, кто-то из посадских — как она могла ошибиться? Видно, дождяная пелена спутала. Гроза, извинившись, отпустила слегка растерявшегося парня и едва не бегом на место свое вернулась — и тут же вцепился в нее когтистый взор Владивоя, который уже вышел к середке святилища в окружении жриц — оцарапал по плечам и открытой шее, впился в губы, которые Гроза кусала от досады. И жуткое чувство наполняло ее: словно бы подступающего безумия. Странно: всегда она думала, что для мужчин опасна, что они могут плениться чарами, над которыми она и сама власти порой не имеет. А тут вдруг на их стороне себя почувствовала. Мерещится ей Рарог. Увидеть его хочется — а после встречи с матерью особенно. Потому что надежду она вдруг зародила, что с ним станется все по-другому.