К сожалению, это сооружение было создано для того, чтобы сдерживать натиск с той стороны гряды. Чтобы разбить ворота с нашей стороны, требовалось меньше времени и усилий. Но каганатцам не пришлось прикладывать и их — внизу в скалах был тайный доступ к механизму, необходимый для починки и проверки всех шестерней и соединений. И каганатцы об этом знали, потому что Айн во хмелю рассказал чужакам-собутыльникам, как залезть в механизм. Благодаря этому каганатцы ушли почти без потерь.

Но лорд Эстас не собирался их так просто отпускать. Увидев, что чужакам удалось открыть ворота, командир приказал своим людям удерживать позиции и атаковать отступающих. Сам, несмотря на раны, полученные во время боев за крепость и ворота, пробрался к сторожевым постам, расположенным вдоль ущелья.

Солдат оттуда отозвал Хардон, а каганатцы, к счастью, не отрядили своих людей. На сторожевых постах стояли заряженные аркбаллисты с большой пробивной способностью. Такие приспособления могли одним выстрелом поразить десяток целей, но требовалось три человека, чтобы их перезарядить. Поэтому после первого выстрела, командир побежал к следующему посту и к следующему.

Тем временем армия Итсена добралась до Рысьей лапы. И я не удивилась тому, что сержант при первой возможности убил себя. Он боялся трибунала, мысли о том, что случилось в Хомлене, заживо уничтожали его. Он понимал, что за это предательство его колесовать мало. Но отвечать по закону Айн не хотел. А потому бросился на меч. Именно сержант оставил тот след самоубийства у часовни, который я затирала после свадьбы.

Людские законы на Айна Хардона больше не действовали, и пришло время для магии годи. Для того, что описал сержант, я не находила другого определения, потому что отец Беольд действовал уж точно не как священник. Это была поразительная смесь церковного проклятия и ритуалов северных шаманов древности.

Тело предателя разрубили на сотню кусков, годи проклял и зачаровал каждый, а потом часть сжег, часть скормил воронью, часть — собакам, часть бросил в воду, часть закопал. Причем не в одном месте, а в нескольких и очень далеко друг от друга.

Чары годи привязали Айна Хардона к миру живых, стократно усилили его отчаяние, раскаяние и терзающее его чувство вины. Именно ритуал отца Беольда частично превратил призрака в нежить. Поэтому для сержанта произошедшее все эти годы оставалось только-только пережитым, а, значит, огромной разверстой кровоточащей раной. Его боль и отвращение к себе были так сильны, что его чувства хлестали по мне даже сквозь заслон, которым я отгораживалась от чужих эмоций.