— Нет, не понимаю. О чем ты?

Сержант глянул на меня исподлобья, но я предпочитала не озвучивать догадки, а слушать ответы.

— Жизни он себя лишить хотел, госпожа. Уже знал, как, и на тот вечер назначил.

— Откуда знаешь? — недоверчиво нахмурилась я.

— То просто. Человек иным становится и живет будто сразу в двух мирах. Я потустороннюю половину к Тэйке отвел. Он бы там без меня не оказался.

— Но одной лишь дочери не хватило, чтобы он стал счастливым, — горько усмехнулась я. — Поэтому ты так на меня надеешься.

Он кивнул, виновато улыбнулся. Я снова постучала ногами друг о друга:

— Пока я не окончательно стала сосулькой, что там в роще?

Сержант отрицательно замотал головой, отступил на шаг.

— Айн, это не серьезное поведение, — сурово заметила я. — Что ты знаешь о роще?

— Госпожа, я не знаю точно, что там, — с жаром ответил он, а в голосе слышались панические нотки. — Там зло. Оно поглощает души. Больше я ничего не знаю!

— Я верю тебе! — поспешно подчеркнула я. — Верю. Я тоже почувствовала опасность. Буду разбираться. Спасибо еще раз большое, что помог найти Тэйку.

— Я так хочу, чтобы он был счастлив, — вздохнул сержант, в который раз повторив заложенное в проклятие условие искупления.

До крепости я добралась с четким осознанием, что не чувствую ноги вообще, руки заиндевели, а сердце будто заморозили. Частично это было побочным эффектом моего заклинания, гасящего эмоции. С ними вместе огонь душевного тепла тоже угасал, а я всегда очень тяжело переносила это состояние, которое мэтр называл «чистый разум».

Да, мысли были кристально ясными, решения — отточенно прагматичными, движения в бою — быстрыми и более решительными, потому что страх и мысли о самосохранении тоже исчезали вместе с эмоциями. К счастью, пользоваться этими чарами приходилось редко, но я неизменно несколько часов после применения заклятия чувствовала себя мудреным механизмом, а не живым человеком. Меня сопутствующая бездушность раздражала, но так блекло и невнятно, что становилось тошно.

Мэтр советовал вводить себя в это состояние всякий раз, когда предстоял бой с более чем двумя противниками, и очень просил не использовать чары, чтобы заглушить боль утраты. Это было верное предостережение, ведь бесчувственность, мнимую и недолгую, потом захлестывали все отодвинутые на задний план эмоции. Махом, одновременно, будто плотина рушилась. И становилось только хуже.

Сегодня до этого момента нужно было согреться, запрятаться под одеяло и запастись носовыми платками. Мой исключительно трезвый разум подсказывал, что слез будет много.