Проклятие годи было детищем северной магии. Насколько я знала, в формулах таких заклятий прописывалось и условие, которое нужно выполнить, чтобы освободиться.

— Да, условие есть, — подтвердил сержант. — Он должен стать счастливым.

— Почему из всех жителей Хомлена и обитателей крепости годи выбрал именно моего мужа?

Я обхватила себя руками, топталась на месте и чувствовала, что, несмотря на чай, который я припасла и уже выпила, и очень теплую многослойную одежду, постепенно превращаюсь в ледышку.

— Потому что я трус. Я ушел от людских законов. Он отвечал за меня и наказание несет не за свою вину, а за мою, — честно, без увиливаний ответил сержант.

— Ты о ссылке? — уточнила я.

— И о ней, и о трибунале. Там его оправдали, но титул не вернули.

— Ее Величество лишила его титула? Но за что? — поразилась я.

Айн развел руками:

— Кто ее, бабу, разберет, — и тут же покаянно добавил: — Прости, госпожа. Он прошения раз в год пишет, чтобы титул вернули, но все отказы получает.

Понятно, поэтому сержант так воодушевился, когда я назвала мужа лордом. Надеялся, что несправедливость исправили.

— У него были земли. Что с ними? — я в который раз потерла замерзающий нос.

— Королева забрала. Только вещи дала вывезти.

Вот и объяснение дорогим картинам, коврам и фарфору.

— Лорд Эстас, наверное, был в ярости, когда у него титул забрали? — предположила я.

— Нет, — Айн сокрушенно покачал головой. — Не был. Его к жизни ничто не привязывало… Один на свете остался. Все знали, что он герой, а измена моя, но виноватым столичные его сделали. Надо ж было кого-то наказать, — он махнул рукой. — Вот трибунал для того устроили, все отняли. А потом день памяти был, сто восемьдесят дней. Командир как раз из столицы вернулся после приговора, Хомлен увидел, как первый раз, горе людское почувствовал.

— Но его вины не было, — вставила я.

— Не было. Но когда это мешало себя винить?

Я молча кивнула, соглашаясь.

— Вот и я о том, — вздохнул Айн. — Он уже решился почти на это. Ну… ты понимаешь, госпожа.