Зачарованный отвар из девяти трав пах неприятно и резко, зато амулет сиял первозданной чистотой. На моей ладони лежал круглый оберег с северным узлом в виде треугольника из бесконечной ленты. Узел располагался поверх стилизованного солнца с волнистыми лучами, окаймленного полосой с охранными заклинаниями. Куда более сильная вещь, чем кулон годи, а моя магия утроит эту защиту.

Поток волшебства шел ровно, амулет на ладони приятно грелся, в свете зачарованных свечей руны оберега сияли всеми цветами радуги, солнце вспыхивало в такт моим словам. Северный узел неразрывно связывал воедино будущее, настоящее и прошлое, мою магию и символы самого кулона. Три угла, как листочки трилистника, объединяли мир живых, мир мертвых и потустороннее — ни живое, ни мертвое. Треугольник, которым лист клевера стал в рунической письменности, был знаком древнего бога, властвовавшего в мире мертвых, символом возрождения и бессмертия.

Солнце, источник жизни и магической мощи, усиливало амулет многократно, особенно ту его магию, которая отгоняла смерть и берегла от ран. А написанные руническим языком заклятия не подпускали потустороннее так близко, чтобы оно могло ранить, показаться в зеркалах, запутать, очаровать, явиться во сне. Отчасти этими же свойствами обладали и знаки Триединой, тоже имеющие треугольник-трилистник в основе.

Нинон, как и отец до самой смерти, носила оба амулета: некромантский и церковный. Сестру я в свое время не только заставила поклясться, что она никогда не снимет мой подарок, но и порядком напугала, рассказав правдивую историю жизни мэтра. Нинон все поняла, а я могла спать спокойно и не бояться, что знакомец исхитрится утащить в зеркала моих родных.

Зачарование закончилось, руны амулета погасли, потускнело солнце, узел величественно сиял спокойной созидающей силой. Волшебство выпило резерв почти досуха. От слабости меня пошатывало, я осторожно встала из-за стола, погасила огарки особых свечей и перебралась в постель, радуясь тому, что догадалась заранее приготовиться ко сну. Подаренные мужем гребни один за другим ложились на тумбочку и в свете ночника казались узорными слитками топленого молока.

Любовно проведя пальцем по рисунку самого большого гребня, я повторила контуры листа клевера, погладила руны. Удивительно, что муж сам сделал и подарил мне не просто украшение, а обереги с такой же символикой, как и амулет, который я приготовила для него. Не хватало только солнца, зато руническая надпись слово в слово повторяла фразу, идущую по ободку только что зачарованного кулона.