Сделав шаг, Повелитель упал. Дождь бил в его лицо, в глазах отразилась молния. На лбу проступила руна — та, что тысячи лет назад соединила юношу с Тхраагшем. Она дымилась, и Повелитель вскрикнул: он больше не был неуязвимым. Его карала сама магия — за нарушение законов, которые нарушать нельзя.

Руна исчезла, из тела юноши вырвалось нечто, похожее на уплотнённую тень — и скрылось за ливнем. Глеб понял, что это был Тхраагш. Человек и дух перестали быть едины.

Повелитель перестал быть Повелителем.

Глеб подошёл к нему и услышал:

— Похоже, всё кончено…

Всё и впрямь было кончено. «Другой» Глеб с Далебором замерли на дороге, где их скоро найдут, а перед Глебом, стоявшим на ногах, лежал мальчишка — пусть и древний, как пирамида Хеопса; мальчишка, мечтавший изменить мир.

Губы его зашевелились:

— Считаешь меня монстром? Или просто глупцом?

Глеб не ответил, но из этих вариантов он избрал бы второй.

Брошенная в грязь шкатулка вдруг заиграла. Вместо «Возвращения» лилась жуткая какофония, но через пару секунд стало ясно: та же мелодия звучит наоборот — с последней ноты до первой.

Беспощадность из глаз юноши исчезла: наверное, она была присуща Тхраагшу. И на Глеба он смотрел совсем не тем взглядом, каким глядел раньше.

Сглотнув, он тихо произнёс:

— Возьми шкатулку и возвращайся — тебя вернёт та же сила, что наказала меня.

Опешивший Глеб не шелохнулся. Юноша встал:

— Иди — она не будет играть вечно.

От царственности Повелителя в нём ничего не осталось. Мокрые волосы налипли на лоб, босые ступни утопали в грязи. Глеб вспомнил «Грей Тауэр», и полуразрушенный Близбор, и подростка, постаревшего из-за Кали… Но вдруг осознал: не стоящий перед ним мальчишка творил всё это, а существо, в которое его превратили.

И дрогнувшим голосом спросил:

— А ты разве не идёшь?

— Без Тхраагша мне не выжить, — в глазах юноши была усталость. — Я умру в течение часа… Наконец-то умру.

Прогремел гром. Глеб не знал, что сказать, но бывший Повелитель говорил за него: