Пока старуха пела свое, вокруг стали раздаваться и другие голоса. Они плакали, подвывали, причитали неразборчиво. «Ох, ох!» – краем уха улавливала Прекраса. «Хуже, хуже» – голосило где-то, не то в воде, не то в кустах, но обернуться, отвести глаза от старухи она не смела. Казалось, каждая струйка в водах Днепра плачет особым тонким голосом; эти голоса кололи душу тонкими холодными иглами, и Прекраса дрожала всем телом.

– Судьба есть – будет и голова! – шепнул тонкий девичий голос, и эти слова поразили Прекрасу сильнее всех прочих.

Именно так духи плеска требовали жертвы. Она уже слышала этот призыв на выбутском броде, и с этим был связан первый в ее жизни страх непоправимой потери. Тогда она сумела одолеть беду и заплатила ту цену, которую с нее спросили. В глубине души она с тех пор боялась, что русалки вновь придут за желанной им жертвой – за Ингером. И ей придется откупаться от них снова.

Сильнее страха и возмущения в ней была упрямая мысль: нет, она этого не допустит. Берегиня Днепра все же вышла к ней, а значит, можно попытаться изменить ее приговор. Ведь берегиня плеска уже обещала Ингеру скорую смерть! И она, Прекраса, отвела от него беду. Отведет и сейчас.

– Год от году все лучше! – дрожащим голосом заговорила Прекраса. – Был старый князь – не годился никуда, не мог ни в седло взойти, ни землю свою оборонить. Как умер – налетели злые вороги, хотят землю Полянскую разбить-разорить. Да послали боги милости – молодого князя, удалого, Ингера, Хрорикова сына! Блещет меч в руке его, будто молния, конь его бежит – земля дрожит…

– Год от году все хуже! – упрямо причитала старуха в тумане. – То не ясно солнышко за темны лесушки закатилося, то Ингер, Хрориков сын, от своего роду-племени да удалился! Нет света ясного в очах его, нету дыхания в устах его, только кровь-руда как река течет…

– Год от году все лучше! – с вызовом возражала ей Прекраса-Ельга. – То не ясно солнышко над лесом раскатилося – то едет на коне-огне князь молодой, Ингер, Хрориков сын! Перед ним темные леса преклоняются, горы крутые расступаются, реки синие разливаются, все недруги-вороги разбегаются…

Снова и снова она проводила гребнем по волосам, настойчиво выпевая добрую судьбу для своего мужа.

Сперва голос ее прырывался и был едва слышен, но чем дальше она текла ее речь, тем больше выравнивалось дыхание и голос креп.

– А на другой год еще лучше: народился в небе светел месяц, а у меня, Прекрасы-Ельги, народился сын, будто солнце красное! Он растет – как из воды идет, да и говорит своей матушке: не пеленай меня, матушка, в пелены шелковые, а пеленай меня в кольчугу булатную! – твердила она, уже почти не слыша голоса старухи.