Свен нахмурился. Для чего Ельга выдумывала ту «древлянскую баню», для чего он сам ездил в Малин, ставя под удар свою жизнь и честь – чтобы взять пленников живыми и неповрежденными! А теперь другой, тот, кто не брал их, собирается древлян убить? Заколоть, будто связанных баранов? Свен понимал, что от такой жертвы перед сражениями будет большая польза, но его коробила мысль, что это средство, им с с таким трудом добытое, даром достанется его сопернику.

– Что же, – заметил Вячемир, глянув на его недоброе лицо, – и такое бывало. Порядок мы ведаем…

– Кого из них ты хочешь отдать Перуну? – спросил Славигость.

– Всех, – просто ответил Ингер.

По рядам собравшихся пробежал ропот.

– Но их же там… с Щуром два десятка, с Боголюбом десяток прибыл… тридцать человек! – воскликнул пораженный Славигость.

– Нам нужен весомый дар. Дорогая жертва. Этой жертвой будут лучшие мужи древлян и сам князь малинский. Пусть Перун видит, что мы не скупимся ради его милости.

Старейшины в смятении рассматривали своего юного князя. Сидевший на высоком столе стройный молодец, красивый, как ясный месяц, был внешне невозмутим, хотя некоторые признаки указывали на его волнение.

Тридцать человек! Три десятка здоровых, зрелых мужчин он требовал умертвить, как поросят, чтобы склонить на свою сторону милость бога битв.

Решение это далось Ингеру не так легко, и не раз он тайком обсуждал его с самыми близкими: с женой, с Ивором, с Ратиславом, с кое-кем из холмоградских бояр. Умертвить разом тридцать человек – это будет такой удар, что гул от него разнесется по всем слоям бытия, от вершин Занебесья до самого дна Подземья. Но Ингер видел необходимость сделать это – громко заявить людям и богам о своей решимости вырвать победу в своей первой войне в новых владениях. Поразить ужасом своих и чужих, чтобы никто уже не смел сомневаться в силе духа и удаче молодого князя. Пусть не ждут от него мягкости и слабости. Он молод, но безжалостен к своим врагам и никому не позволит встать поперек дороги.

Даже Свену и его приспешникам это послужит уроком.

«Придется Свена согласие спрашивать, – предупреждал князя Ивор. – Это его добыча, он ее взял, не мы. Его люди там стоят. Воспротивится – не драться же с ним».

«А почему не драться? – возмущенно ответила Прекраса. – Как он посмеет против княжьей воли встать? Он кто? Он сын рабыни! Цветной кафтан натянул, так думает, он князю стал равен? На любую свинью кафтан надеть можно».

«Весь этот город – мой! – напомнил кормильцу Ингер. – И все что в нем – мое. Мне решать, как и с чем просить у Перуна помощи».