Он сидит на берегу пруда на скамье под старой ивой, вырезая из полых камышовых трубок рамку для змея.
Сестра подходит неслышно. Стоит за спиной и смотрит за его работой. Но он видит её тень.
Сестра подходит неслышно. Стоит за спиной и смотрит за его работой. Но он видит её тень.
— Не дыши мне в затылок, я всё равно не буду с тобой разговаривать, — он аккуратно ведет лезвие, и камышовая трубка распадается пополам.
Не дыши мне в затылок, я всё равно не буду с тобой разговаривать, — он аккуратно ведет лезвие, и камышовая трубка распадается пополам.
— На обиженных воду возят, — говорит она мило-безразличным тоном, как будто и не ему вовсе.
На обиженных воду возят, — говорит она мило-безразличным тоном, как будто и не ему вовсе.
— А я и не обиделся.
— А я и не обиделся.
— Не ври. Я знаю.
Не ври. Я знаю.
Он не отвечает. Это же бесполезно. Она всё равно будет права.
Он не отвечает. Это же бесполезно. Она всё равно будет права.
Но его сестра не выносит, когда кто-то на неё обижен, и она не выносит, когда её пытаются игнорировать.
Но его сестра не выносит, когда кто-то на неё обижен, и она не выносит, когда её пытаются игнорировать.
— Ладно. Можешь не разговаривать, — отвечает она и садится напротив него, довольно близко, прямо на траву — её вообще мало заботит чистота её платья.
Ладно. Можешь не разговаривать, — отвечает она и садится напротив него, довольно близко, прямо на траву — её вообще мало заботит чистота её платья.
Достает из атласной сумочки коробку от мятных конфет, которые отец иногда привозит ей в подарок из Рокны. Как ни в чем не бывало, кладет её между ними и медленно открывает крышку.
Достает из атласной сумочки коробку от мятных конфет, которые отец иногда привозит ей в подарок из Рокны. Как ни в чем не бывало, кладет её между ними и медленно открывает крышку.
Жук-олень. Огромный. Красно-коричневый, с гигантскими челюстями, и панцирем таким блестящим, словно покрытым свежим лаком, сидит внутри на подстилке из сухой травы. Как он только в коробку уместился?!