— Что в вас такого, что Она услышала вас и признала? Что особенного, если сегодня Она потребовала вас не трогать? Чем вы Ей угодили, если Она запретила вам вредить? Что наобещали? Чем соблазнили?

Я вздохнула.

— Просто поделилась силами… вместо вас.

Он непонимающе замер. А когда до него дошел весь смысл моих слов, настороженно уточнил:

— Вы сделали это сами? Или вас об этом попросили?

— Умирающие не просят, сударь, — едва слышно обронила я. — Как правило, они просто молчат. Но тому, что умеет сочувствовать, даже это молчание кажется громче самого страшного крика.

Владыка скептически поджал губы.

— Неужели вы просто взяли и предложили Ей свою помощь? Вот так сразу?

Я покачала головой.

— Нет. Я лишь разделила ее боль и отдала запас своих сил для того, чтобы вашей земле было чем сопротивляться той нежити, которая уже три тысячи лет беспрестанно грызет ее нутро. С вашего попустительства и по вашей вине. Причиняя такую боль, что вам и не снилась.

— Боль? — удивленно отпрянул Владыка. — Какая боль? О чем вы говорите, леди?

— А вы думаете, легко жить, когда в теле поселяются паразиты? И легко молчать, когда они каждый миг выгрызают из вас целые куски? — я невесело усмехнулась. — Поверьте, я хорошо знаю, что это такое. В свое время мне довелось очищать свои земли сталью и огнем, чтобы избавиться от этой боли. А вы… боюсь, вы упустили время. Хотя, конечно, для человека, не имеющего Знак, вы и так неоправданно долго сохраняли равновесие.

Он помрачнел.

— Значит, вам поэтому стало плохо после полудня?

— Я просто немного ослабла. Илэ Мариоло должен был вам об этом доложить.

— Он доложил, — хмуро отозвался Владыка, буравя меня тяжелым взглядом. — Почему вы это сделали, леди? Для чего вмешались?

Я криво улыбнулась.

— Если вы идете по дороге, а перед вами вдруг споткнулась и упала на колени ваша пожилая мать, вы пройдете мимо? Плюнете ей в спину и, обозвав старой развалиной, пойдете себе спокойно дальше? Или, может, вы все-таки подадите ей руку? Поднимете ее с колен? Но лишь для того, чтобы, увидев ее уставшее лицо, взять ее на руки и донести туда, куда она пожелает?

Он растерянно замолчал, а я снова неслышно вздохнула.

— Для меня любая земля — это, прежде всего, мать. Не обязательно моя, но всегда — именно Мать. Заботливая, нежная, чуткая… отдающая нам — своим детям — все, вплоть до последних капелек своих иссякающих сил. Когда будет нужно, она без возражений закроет нас своим телом. Когда потребуется, даст нам опору. Когда мы грустим, она утешает, когда будем счастливы — разделит нашу радость. Без лишних слов возьмет нашу боль, залечит раны, поможет забыть все тревоги… она всегда рядом, молчаливая и поразительно терпеливая. Она очень сильная и живет так долго, что мы даже представить себе не можем. Но когда она устает, приходит наше время нести ее на руках. И наш долг — вернуть ей то, что она когда-то беззаветно нам отдавала, ничего не требуя взамен, не клянча внимание. Не вымогая ласку и не напоминая о своих слезах. На такую любовь способны только настоящие Матери. И если в вашем мире успели забыть, что это значит… то такой мир обречен на вымирание. Вы знаете это. Чувствуете отголоски ЕЕ решения. А значит, прекрасно понимаете, что мне нет смысла вас обманывать. И нет никакого резона преувеличивать проблему, которая и так уже стоит перед вами во весь рост.