— А Соллон висит?

— Висит, а ведьминого сына нету.

Волков сидел молча думал, остальные ждали его решения, не произнося ни слова. Сейчас больше всего на свете ему хотелось откинуться в подушки и лежать под теплой периной, придумывая себе герб, но он был коннетаблем, человеком, который отвечал за все вверенном ему феоде. И он произнес:

— Еган — лошадей, монах — поможешь одеться, а ты, — он кивнул стражнику, — беги за сержантом.

— Так сержант еще с ночи на пожарище, — отвечал стражник.

— На каком еще пожарище? — спросил Еган.

— Так ночью трактир сгорел.

— Как сгорел, а почему нас не разбудили? — продолжал допрос Еган.

— Сержант не велел, говорил, что коннетабль еще хвор после ранения.

— Трактир весь сгорел? — с надеждой в голосе произнес монах.

— Весь, — радостно как то сообщил стражник, — вместе с конюшнями, и амбаром, один забор остался, да и тот погорел малость.

— А люди не погорели? — спросил Волков.

— Вроде нет.

— Ясно, иди. Еган, монах чего ждете, одежду, коня мне.

Соллон висел, как поужено, выгнув шею и склонив голову на бок. На другой стороне улицы еще дымились головешки бывшего трактира, да по ним ползали толстые работницы из трактира, собирая то, что не сгорело. Но Волкова горелки не интересовали, он разглядывал конец веревки, на которой висел Стефан.

— Срезана, — констатировал сержант.

— И часто у вас такое бывало? — спросил солдат.

— Первый раз вижу, что бы висельников воровали, — правда, до вас мы людишек не много, что бы вешали то. В основном кнутом да клеймом учили, а вешали не часто. Одного, другого за год, но ни разу у нас их не воровали.

— И кто же мог это сделать? — задумчиво произнес солдат.