Мелкая картечь вблизи — вещь страшная.

«Посмотрим, как вы сломаете тут зубы, чёртовы собаки».

Он уже представлял, как голова колонны спустится в овраг, упрётся на подъёме в Рене и встанет. И будет стоять, пока пушки Джентиле и Рохи будут прореживать и прореживать их ряды.

А ещё у него будет двести человек фон Финка в резерве. И если горцы потеснят Рене, и колонна врага сдвинет его с места, то фон Финк ударит в голову колонны с двух сторон сразу.

И напоследок у него на всякий непредвиденный случай останется Брюнхвальд с его отличными, но немногочисленными солдатами и более тридцати кавалеров и молодых господ. Да, он надеялся, что до них дело не дойдёт. Но пусть лучше будут.

В общем, если горцы не обойдут его с флангов, то тут, меж холмов, он сможет их становить. Остановить и нанести тяжкий урон. Он был уверен, что им придётся тут его атаковать. Ведь они должны торопиться. По его подсчётам у них должна уже кончиться провизия. Они должны торопиться.

«Господи, пусть они начнут дело именно здесь».

Он прочёл про себя Отче наш и перекрестился.

Многое нужно было ему увидеть. Всё посмотреть своими глазами.

Заглянуть в овраги, узнать, где и как глубоко. Заехать на холм, оглядеться, посмотреть проходы меж холмов, как пологи и как мокры, как тяжело будет врагу подниматься на них. Пока осматривался, пока разъезжал туда и сюда по холмам и кустам на уставшем коне, он не замечал в себе слабости. А как всё отсмотрел, как спешился, так и пришла она. Даже нога заболела. Это от усталости, наверное. Уселся на холме, там, где посуше, ногу вытянул, снял перчатку и стал сжимать кулак, а он едва сжимается. Так пальцы слабы, что, понадобись ему сейчас меч, так он не удержал бы его. А ещё в глазах пятна плавают. И тихое шуршание в ушах, словно шёпоты отдалённые. Так и сидел он на кочке, на грани света и сумрака, что едва услышал:

— Кавалер, колонна появилась. Наши идут. — Произнёс Максимилиан.

— Что? Кто? — Не понял он, с трудом возвращая себя в мир света из полузабытья.

— Колонна, наши идут.

— Монаха мне, — тихо сказал он.

Так тихо, что Максимилиан не расслышал и вынужден был склониться к нему:

— Что, кавалер?

— Монаха ко мне немедля, — всё также тихо отвечал ему Волков.

— Святые угодники, Святая Матерь Божья, заступница, — говорил монах, доставая из сундука банки и склянки. — Он белый, как кружева, что еретики делают, вы что же, господа, не видели? Он же едва в разумении, вы что, господа, этого не заметили? Как он с коня то у вас не упал?