– Сначала следовало сделать все, что положено, по дому, – указала наша мать.

– Все обязательно будет сделано, – заверила ее Амалия. – Занятия в школе закончились, так что времени у нас гораздо больше.

Мать стояла у двери в коридор, в розовом стеганом халате, с растрепанными волосами, легким недоумением на лице, словно наше занятие казалось ей не менее загадочным, чем какой-нибудь сложный ритуал вуду.

– Я люблю овсяное печенье с миндалем, а не с грецким орехом, – наконец изрекла она.

– Конечно, – кивнула Амалия. – Мы собираемся в одну порцию положить миндаль.

– Ваш отец любит овсяное печенье с грецким орехом, но без шоколадной крошки.

– Мы сделаем и такую порцию, – пообещала Амалия.

Мать повернулась ко мне:

– Ты ничего не уронил и не разбил?

– Нет, мэм. Все удержал в руках.

– Я люблю этот стеклянный мерный стакан. Сейчас таких больше не делают.

– Я буду с ним осторожен, – пообещал я.

– Будь с ним осторожен, – наказала она, словно и не услышав моих слов, и вернулась в гостиную к телику.

Мы с Амалией испекли печенье. Прибрались. Я ничего не разбил. И мы пошли знакомиться с новыми соседями.

3

Поднявшись по лестнице на крыльцо, мы увидели, что входная дверь приоткрыта. Солнце еще оставалось на востоке, горячие лучи проникали под свесы, ложились на пол яркими полосами. Мы стояли на выкрашенных серой краской досках. Амалия держала в руках тарелку с печеньем, я нажал кнопку звонка. Никто не откликнулся на мелодичную трель, и я позвонил вновь.

После третьего звонка, когда стало понятно, что в доме никого нет, Амалия повернулась ко мне:

– Наверное, в дом все-таки залезал вор, несмотря на свет в окнах. Конечно же, только вор, уходя, мог оставить дверь открытой. Ему-то что?

В четырехдюймовую щель между дверью и дверной коробкой я видел купающуюся в сумраке прихожую, а за ней такую же темную гостиную.

– Но почему вор не поленился выключить свет? Может, что-то не так и кто-то нуждается в помощи?