– Это ужасно – жить одному. – Амалия вздохнула.
В голосе слышалась искренняя печаль, хотя мистер Клокенуол не относился к тем людям, которые общением с соседями скрашивают одиночество, при условии, что оно его тяготило. Но мы знали, что человек он вежливый: если оказывался во дворе и видел кого-то из нас, несколько минут беседовал с нами через забор. Никто не считал его отстраненным или ушедшим в себя. Нам он представлялся застенчивым и – изредка – меланхоличным. Возможно, в прошлом у него случилась трагедия, с которой он так и не смог примириться. Вот почему грусть стала единственной спутницей, в компании которой он уютно себя чувствовал.
Увиденное очень огорчило Амалию.
– Кому-то следовало убрать со стола, помыть грязную посуду и забрать все из холодильника, пока продукты не испортились. Оставить все так… это неправильно.
Я пожал плечами:
– Может, чихать на него все хотели.
Моя сестра ни к кому не проявляла безразличия, даже пыталась искать доводы, оправдывающие наших родителей, но тут промолчала и она.
Я вздохнул.
– Только не говори, что мы должны тут прибраться.
Она собралась ответить, но внезапно лицо ее переменилось, она вздрогнула и обернулась.
– Кто? Что?
– Что… Кто – что? – в недоумении переспросил я.
Она нахмурилась.
– Ты не слышал?
– Нет. Что я не слышал?
– Он сказал: «Мелинда. Дорогая Мелинда».
– Кто сказал?
– Судя по голосу – мистер Клокенуол.
Когда я был моложе, а моя сестра – более вредной, ей нравилось пугать меня, убедительно выдавая вымысел за правду. «Папа не знал, что я здесь, поэтому он снял лицо, а под ним оказалась морда ящерицы!» или «Боже! Я видела, как мама ела живых пауков!». И так убедительно она все это рассказывала, что мне потребовался год, прежде чем у меня выработался иммунитет к ее выдумкам, и еще год я