Так проснись, глупый нари. Пока что я еще недостаточно овладел тобой, чтобы ты мог слышать мой голос наяву. Проснись и не ложись больше спать. Мучайся. Страдай. Наконец ты сойдешь с ума от отсутствия сна.

Острон усилием воли взял себя в руки. Это всего лишь сон. Темный бог не может ничего сделать ему, как бы ни желал. Это всего лишь сны, всего лишь разговоры.

Возможно, это даже можно использовать против темного бога? Халик любил повторять, что болтливый враг -- полврага...

Вряд ли, будто услышал его мысли, заметил бесплотный голос. Ты думаешь, что можешь перехитрить меня, глупый нари. Но у меня на счету тысячи лет опыта, а ты не в состоянии перехитрить и ребенка.

-- Во всяком случае, -- хмуро сказал Острон, -- я не позволю обманывать себя. Что бы ты ни говорил, тебе не посеять семена сомнения в моем сердце.

О, они уже посеяны.

-- Это не так.

Все-таки проверь свою кровь, нари... проверь ее. Книги знают истину. И, конечно, люди вокруг тебя тоже знают истину, но люди имеют привычку скрывать правду, а книги молчать не умеют.

Холод стал окончательно невыносимым, и Острон резко вскинулся, хватая воздух ртом.

Темно.

Он оглянулся. Это был короткий, но неприятный миг: он не мог вспомнить, где он и что делает. А потом из темноты вдруг поднялась чья-то рука и мягко коснулась его локтя.

-- Тебе опять снился сон, -- прошептала Сафир.

-- ...Да, -- выдохнул он, приходя в себя. Слава Мубарраду. Сафир рядом. Это значит, что все хорошо... все хорошо.

-- Иди ко мне, -- позвала она. -- Ты такой холодный.

Он послушно прянул к ней, под одеяло, которое, оказывается, во сне сползло с него; теплые чужие руки обняли его за шею. Острон прижался к ее груди щекой.