Следовало бы, наверное, позвать кого-то из моих парней, но, во-первых, не хотела отвлекать их от работы, а во-вторых, не до такой степени я уж и размякла, чтобы не справиться с чахлым козлом вроде Кертиса.

У него даже хватило наглости назвать меня "любимой кузиной", когда, заявившись, в мой кабинет, я указала ему взглядом на стул.

— Не припомнишь, как называют собак, которые кусают кормящую их руку? — небрежно запустив по столу оригиналы и подделки документов, изобличающих родственника, поинтересовалась я.

Как же быстро он сообразил, что запахло жареным. Господи, да каким жареным? От бумаг и кузена невыносимо воняло тухлятиной — омерзительной, прогнившей насквозь. И меня воротило от одного лица Кертиса, мгновенно утратившего выражение бессмысленного чванства и приобретшего пепельный оттенок. Думаете, он раскаивался? Да болт от ГБЦ*. Он жалел лишь о том, что его поймали, а не о том, что меня обкрадывал.

— Таких собак называют бешеными, — уместно напомнила гипнотизирующему меня взглядом Кертису. — А знаешь, что делают с бешеными собаками?

Вселенная, хорошо, что на мне сейчас не форма дрэйкереров и к поясу не пристегнут бластер, иначе кузен точно обделался бы от страха. И это родной дядя моего ребенка? Мерзко…

— Их пристреливают, — безжалостно резюмировала я. — Я тебе дала шанс научиться зарабатывать на жизнь честно. Не полировать своим задом стулья в игорных домах, а сделать хоть раз в жизни что-то полезное, а ты умудрился профукать даже это.

— Что ты мне дала? — неожиданно ощерился Кертис. — Жалкую подачку в виде сраной зарплаты, на которую даже туфель приличных купить нельзя? Да кому она на хрен нужна? Сама купаешься в роскоши, деньги гребешь ковшом, а меня заставляешь питаться объедками?

— Пошел вон, — холодно и бесстрастно произнесла я. — Я не стану заявлять на тебя за кражу, и мой тебе совет: если ты уже расплатился с долгами — постарайся не сделать новых. Научись жить по средствам, Кертис, потому что туфли за сотню тысяч кредитов тебе в скором времени будут не по карману, — мазнула взглядом по безумно дорогой обуви родственничка.

— Какая же ты стерва, Агния, — развязно улыбнулся Кертис. — Впрочем, ты всегда была высокомерной стервой и сукой. И ты хоть в зеленый цвет перекрасься — такой же и останешься.

И сколько же превосходства было во всем его внешнем виде, словно он меня не стервой обозвал, а как минимум окунул в бак с лаксом. Серьезно? Неужели он правда считал, что меня это оскорбляет?

— Понимаешь, Кертис, когда вокруг одни кретины — поневоле приходиться быть стервой, когда кобели — сукой, а женщиной я бываю только рядом с настоящими мужиками, но ты к их числу никогда не относился. Не повезло тебе. Помнишь, как я тебе в детстве нос сломала за то, что ты ударил мою горничную?