Никогда в жизни я не чувствовала себя такой счастливой и несчастной одновременно.

— Спасибо, Шарлотта, — замирая в миллиметре от центра моей ладони, прошептали губы мужчины, обдавая горячим воздухом дыхания кожу, ставшую вдруг чудовищно чувствительной.

Колкая волна мурашек побежала по запястьям до локтей, и где-то глубоко в моей груди родился мучительный стон боли, грусти и отчаяния. Птица со сломанными крыльями не пара орлу, привыкшему парить высоко в облаках. У меня нет права портить жизнь Стэнфорду.

— Я пойду. Простите. Устала, — поднимаясь на ватных ногах, я осторожно вытянула из ладоней капитана свои руки и, обогнув стол, поплелась к себе в каюту, тяжело волоча за спиной свою истерзанную душу.

Этой ночью мне не снились кошмары. Но утром я проснулась с мокрым от слез лицом и ощущением теплых губ Стэнфорда, все еще прижимающихся к моим ладоням, но почему-то оставляющих глубокие раны на сердце.

ГЛАВА 18

ГЛАВА 18

Еще долго после ухода Шарлотты Стэн неподвижно сидел за столом, бессмысленно слушая тишину.

Прокручивая в голове события прошедшего дня, Стэнли Стэнфорд очень четко осознавал, что эта маленькая женщина, спасшая сегодня сотни человеческих жизней и его в том числе, перевернула внутренний мир дрэйкера, побывавшего на своем веку не в одной передряге, вверх тормашками. Выстрелом в упор пробила сердце. Навылет.

Там, на станции, наблюдая за тем, как тает время на таймере взрывчатки, Гвоздь реально прощался с жизнью. Кто бы только знал, что за пять минут до взрыва перед глазами успели пронестись все его тридцать лет: детство, юность, годы, проведенные в легионе, дружба и работа с Сал, лица родных и друзей. Так быстро. Как в калейдоскопе.

Много раз Стэн рисковал собой, спасая других, всегда закрывал друзей своей широкой спиной от пуль, и вдруг… Маленький воробышек, наплевав на себя, так отчаянно и самоотверженно боролся за него до последнего.

В миг, когда на завершающей секунде отсчета таймера ее глаза встретились с глазами Стэна, в фокусе скрещенных взглядов пронеслось видение их общей жизни. Той, которой у них могло больше не быть. И Стэнли неожиданно с удивлением понял: все, что ему нужно в этот момент — это теплые губы Шарлотты. Как глоток воды при сильной жажде. Невозможно. Нестерпимо. И если бы не обожженные кислотой руки, то Стэн зацеловал бы девушку до потери пульса.

У любого помешательства есть своя отправная точка. Крышу у Гвоздя снесло после того, как он услышал, что Демин назвал Шарлотту милой. Какого хрена адмирал ВКФ по спецканалу связи называл его Масика «милой»? Злость вспыхнувшим факелом опалила грудь, и временная недееспособность мгновенно приравнялась практически к инвалидности. В таком состоянии Стэн не мог беседовать на равных с Деминым, а смотреть на то, как этот вояка, не дай Бог, полезет к Шарлотте обниматься, было невыносимо.