— Да, но у них есть богатство и власть. Верховному королю этой страны необходимо признание Лондона.

— Вортигерн без него обошелся! — выкрикнул кто-то. Как бы­стро люди забывают!

— Да, и поглядите, до чего Вортигерн нас довел! — отвечал я. — Эту-то ошибку и не хотел повторять Аврелий. Он хотел покорить Лондон кротостью. Однако жители обратились против него. Следую­щий раз он въедет в город не иначе как в вашем сопровождении.

Собравшиеся молчали, обдумывая мои слова. Наконец Теодриг встал и объявил:

— Я всегда мечтал увидеть этот хваленый город и, коли уж подо­шел так близко, обратно не поверну. Давайте отправимся вместе с Аврелием и проследим, чтобы упрямые лондонские мужланы оказа­ли должное почтение нашему Верховному королю.

Именно эти слова надо было услышать остальным. Все повскакали с мест и криками поддержали Теодрига. На какое-то время в лагере вновь воцарился мир.

Итак, когда вечером возвратился Аврелий, он увидел не пустое по­ле, а лагерь и людей.

— Горлас, чтоб ему провалиться! — Аврелий, взмокший от дол­гой скачки, в ярости расхаживал по шатру. — Клянусь, это месть за то, что я отпустил Окту.

— Успокойся, — сказал Утер. — Это я отпустил Окту. Просто с Горласом вообще нелегко сладить. Так он старается показать свою значимость.

Утер умел в двух словах выразить суть человека. Он совершенно точно разгадал Горласа.

— Прислушайся к своему брату, — сказал я, — если не хочешь слушать меня. Не один Горлас превратно истолковал твое нежелание с триумфом вступить в Лондон.

— Да не было б никакого триумфа! — прорычал Аврелий.

Я повернулся на каблуках и зашагал к выходу. Аврелий крикнул мне в спину:

— И ты меня оставляешь, Мирддин? Ну и иди! Бросай меня! Убирайтесь все!

— Мирддин, погоди! — Утер вышел следом за мной. — Прости, мы с рассвета в седле, а Горласа так и не догнали, и остальных тоже. Не обижайся на брата.

— Да не в обиде дело, — сказал я, поворачиваясь к нему в лунном свете. — Просто я не хочу даром сотрясать воздух.

— Пусть отдохнет. К утру он одумается.

Я не пошел в свой шатер, но направился в ближайшую ольховую рощу поразмышлять. Луна серебрила тонкие стволы, в ручье журча­ла вода. Здесь царили мир и покой, в которых я так нуждался. Мне на­до было отдохнуть от людских страстей и корыстных замыслов, в ко­торых нет места самоотречению, состраданию, пониманию.

После общества Давида и его монахов последние дни казались осо­бенно гнусными: ревность, вражда, мелочная зависть... Мне хотелось бежать от них, как от ядовитой змеи.