— Тай! Где ты там застрял? Мы и так уже опаздываем на обед! А нам ведь как-то ещё разбираться со швейной машинкой. Эх, и влетит же нам от матери! Потом пообщаешься, бежим скорее!

— Я пойду, ладно? — Негромко проговорил Тайран, но я видела, что уходить он совсем не хочет. — Ещё увидимся. — Пообещал он. Я радостно кивнула.

Но больше мы не увиделись. Он уехал. А я даже мысленно не успела с ним попрощаться. В душе поселилось чувство безвозвратной потери, которую ничем не получалось заглушить. Я плохо спала, плакала по ночам, а днём была рассеянной, вялой и печальной. Родные пробовали расспрашивать меня в чём дело, но я отмалчивалась. Только Милка знала правду, жалела меня, но ничем не могла помочь.

Глава 5

Глава 5

Так продолжалось недели две, которые слились для меня в бесконечную череду серых, унылых, безрадостных дней, словно на дворе пасмурная осень, хотя было лето и во всю светило солнце. Меня ничто не радовало, и даже Милка не могла меня развеселить. Я честно пыталась улыбаться её шуткам и забавам, но получалось до того жалко, что в конце концов она обиделась и перестала приходить. Совесть мучила меня, но я ничего не могла с собой поделать, всё больше погружаясь в какую-то беспросветную апатию и меланхолию.

В конце концов дед усадил меня на стул в своей мастерской и заявил:

— Вот что, Виталина. Что с тобой происходит? Ты сама на себя не похожа! Я долго ждал, что ты поделишься, но больше ждать нельзя — ты вянешь на глазах! Что с тобой, внуча? Обидел кто? — Пахром взволнованно вглядывался в моё побледневшее лицо.

— Нет. — Выдавила я из себя. — Никто не обижал. — И замолчала, не придумав что ещё сказать.

— Тогда что? Рассказывай! Имей в виду, я не выпущу тебя отсюда, пока ты всё не расскажешь, — пригрозил старик, и я видела, что он вовсе не шутит.

— Не надо. Это всё равно ничего не изменит, — сухо известила я, пытаясь сдержать в себе рвущиеся наружу слёзы.

— А это уж позволь мне решать, Виталинушка. Одна голова — хорошо, а две — лучше. Слышала такую присказку? Неужели мы вместе что-нибудь не придумаем? Говори, — попросил-потребовал он.

Я больше не могла сдерживаться, слёзы хлынули из глаз в два ручья, и вся боль выплеснулась наружу в рыдании:

— Он уехал, деда, понимаешь, уехал! И даже не попрощался. А уж как смотрел, как смотрел! Обещал, что встретимся… Обманул меня, а я, дурёха, поверила… Зачем он так сказал, если знал, что не встретимся?! Это нечестно, деда! Так нельзя! — Я ревела у Пахрома на плече, выплёскивая своё горе, боль и обиду, а он молчал, прижимая к себе как в детстве и неловко хлопая по спине.