– Глубокий какой, – Зора придерживала его за лодыжки, хотя он не шевелился и в сознание не приходил.
– Да, я очищу рану и наложу остатки припарки, прежде чем зашивать. Но он серьезный, да, почти такой же, как рана на спине.
Мари принялась за работу, и время, казалось, застыло. Она словно отгородилась от всего мира колпаком целеустремленности и не замечала взвинченности Зоры до того, как ее руки затряслись так, что затряслась и нога Ника.
– Зора, не шевелись. Я не могу… – Тут Мари подняла глаза. Лицо Зоры побелело от боли и жутковато контрастировало с серебристым облачком, точно покрывшим ее тело.
– Прости. Я пытаюсь справиться с…
– Ты не виновата. Выйди наружу. Тебе нужен лунный свет.
– Но
– Ты нужна мне здоровой, а не страдающей и вялой!
– Меня сейчас стошнит. – И Зора зажала рот посеребревшей ладонью.
– Иди. Тебе нужно на лунный свет. – Мари посмотрела на щенка, который занял свое место у двери. Зажав ладонями рану Ника, она подумала о другом: как песик проходит через лабиринт, ведя за собой Зору.
– Ригель, проводи Зору на воздух!
– Он разве станет?..
– Станет. – И Мари вернулась к зашиванию тяжелой раны на ноге, лишь раз оглянувшись, чтобы посмотреть, как Зора открывает дверь, и юный пес выбегает наружу и ждет, когда она пойдет за ним.
* * *
– Я думала, будет хуже, – говорила Мари. Зора и Ригель вернулись аккурат тогда, когда надо было помочь ей перевязать свежезашитую рану на ноге. Потом Ника устроили как можно удобнее – частично на спину, частично на бок. Поместив инструменты в отвар желтокорня и собрав окровавленные бинты, обе, наконец, наслаждались минуткой покоя и кружкой чаю, сидя у очага и посматривая на спящего пациента.
– Я тоже думала, что он вот-вот вскочит и задергается, – призналась Зора. – Чем ты его опоила-то?