– В ад! – радостно взвизгнул Ягамото, сделал шаг вперед, занося свой меч… и вдруг испарился. Просто пропал неизвестно куда, а перед этим успел дико выпучить глаза. Наверное, что-то почувствовал, и это что-то явилось для него новостью.

– Это уж ты без меня, – пробормотал Макс и вытер вспотевший лоб ладонью.

Кристо отлепился от стены. Он всё думал, что Макс сейчас произнесет что-то вроде «Стар я становлюсь для таких вещей», но Ковальски молчал, глядя на валяющийся на полу меч. Тогда Кристо осмелился заговорить:

– Куда это он?

– В ад, наверное, – отозвался Ковальски, так и глядя на катану. – Он ведь озвучил этот маршрут?

– Портал директора?

– Портал директора.

– И куда ты его прицепил?

Было странно стоять вот так напротив вполне живого Ковальски, смотреть на него – и одновременно знать, что настоящего Макса больше нет или наверняка скоро не будет.

– Обмотал вокруг запястья, когда мы сцепились. А он и не заметил сгоряча.

– Ты же вроде сам нам вкручивал, что орехи телескопами не колют.

– Гвозди микроскопами. Не забивают. В любом случае, у меня остальные варианты кончились, а вы что-то не торопились предлагать свои.

Дара подошла к пеплу, который остался от золотого ириса. Она опустилась над ним на колени и коснулась сначала в одном месте, потом в другом, будто сгоревший цветок был артефактом, который можно было вернуть назад. Снова и снова она притрагивалась к тому, что когда-то было лепестками, с маниакальным упорством, не желая поверить, что – все…

«Оживлять, – сказал Экстер Мечтатель как-то в одной праздничной игре. – Хотя бы цветы…» И Фелла тогда даже не усмехнулась, наверное, за свои три тысячи лет научилась мечтать о том же. Наконец-то Кристо понял, что магия – односторонняя, несправедливо односторонняя вещь: она может убить, иссушить и испепелить, но ей не дано оживлять и возвращать по-настоящему. Не с грани, как когда-то вернула Ковальски Лори, а из небытия. Хотя бы цветы. Хотя бы один цветок, который сейчас лежит сухим пеплом на полу.

Пепел уже не был сухим. Он смешивался со слезами Дары, которые падали прямо туда, где совсем недавно были лепестки. Артемагиня плакала беззвучно и всё дотрагивалась, дотрагивалась до бывшего цветка, на котором расплывались капельки слез, но она уже не пыталась вернуть его, она просто не знала, что еще может сделать. И не хотела оборачиваться и смотреть на Макса.

Но Ковальски был славен тем, что очень мало внимания уделял желаниям других.

– Превосходно, – сухо сказал он, голос отдался в опустевшем помещении злым эхом. – Для полного счастья не хватало слез. Еще для драматизма недостает трупов. Ваших.